Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов
Шрифт:
Разбушевавшийся. — Человека, который бушует против нас, надо остерегаться, словно он уже покушался на нашу жизнь: ведь если мы ещё живы, то только потому, что у него нет власти нас убить; если бы для этого было достаточно одних взглядов, то мы давно уже погибли бы. Заставить кого-нибудь замолчать, демонстрируя грубую физическую силу, запугивая, — это признак первобытной культуры. — Тот холодный взгляд, который аристократы шлют слугам, — это тоже пережиток кастовых границ между людьми, элемент первобытной древности; женщины, хранительницы старины, сумели лучше сохранить и этот survival [17] .
17
пережиток (англ.).
До
Это наказуемо, но не наказывается. — Наше преступление против преступников заключается в том, что мы обращаемся с ними как с негодяями.
Sancta simplicitas [18] добродетели. — У каждой добродетели есть свои привилегии: к примеру, подкладывать свою вязанку дров в костёр осуждённого.
Нравственность и успех. — По успеху нередко оценивают нравственность или безнравственность поступка не только его свидетели: нет, это делает сам его автор. Ведь мотивы и намерения редко бывают достаточно однозначными и простыми, и подчас сама память кажется помрачённой успехом поступка: тогда человек приписывает своему поступку ложные мотивы или несущественные мотивы рассматривает как существенные. Успех часто придаёт поступку яркий и необманный блеск спокойной совести, а неудача бросает тень угрызений совести на самое доброчестное действие. В этом и состоят причины известного образа действий политиков, рассуждающих так: «Только дайте мне успех: с его помощью я перетяну на свою сторону даже всех честных людей — да и сам сделаюсь честным в собственных глазах». — На такой-то лад успех мнимо заменяет собою более добросовестные мотивы. Даже сейчас многие образованные люди думают, будто победа христианства над греческой философией доказывает большую истинность первого, — хотя тут просто более грубое и насильственное взяло верх над более одухотворённым и утончённым. Как дело обстоит с большей истинностью, видно из того, что пробуждающиеся науки мало-помалу примыкали к философии Эпикура, а христианство мало-помалу отвергали.
18
святая простота (лат.).
Любовь и справедливость. — Отчего любовь переоценивают в ущерб справедливости, восхваляя её до небес, будто она — нечто много более высокое, нежели та? Ведь она заметно глупее справедливости? — Так оно и есть, но именно потому-то она куда приятнее для всех. Она глупа и держит в руках богатый рог изобилия; из него она осыпает своими дарами всех и каждого, даже если он этого не заслужил да и не проявляет к ней никакой благодарности. Она не принимает ничью сторону, подобно дождю, который, согласно Библии и опыту, промочит до нитки не только грешников, но иногда и праведников.{13}
Казнь. — Почему выходит так, что каждая казнь оскорбляет нас больше, нежели смерть? Потому что мы видим ледяную непреклонность судей и душераздирающие приготовления, потому что
Надежда. — Принесла Пандора сосуд с бедами и открыла его. То был дар богов людям, внешне — красивый, соблазнительный дар, прозванный «сосудом счастья». И вылетели оттуда всевозможные беды, живые крылатые твари: с тех пор так они и летают кругом, причиняя людям вред что днём, что ночью. Одна только беда не успела вылезти из сосуда: ведь захлопнула Пандора по Зевсовой воле крышку — так беда эта и осталась внутри. А люди взяли тот сосуд счастья в свой дом, думая, будто владеть таким сокровищем — чудесная для них удача; сосуд всегда наготове, как только придёт к нему охота; ведь не ведают люди, что сосуд, Пандорою принесённый, был сосудом зол, а оставшееся в нём зло считают величайшим своим счастливым достоянием — а это надежда. — Зевс же хотел, чтобы человек, пусть даже несказанно казнимый другими бедами, не бросал всё же жизнь, а продолжал мучиться всё снова. Для того и дал он человеку надежду: она на деле худшее из зол, ведь продлевает она муку людскую.{14}
Точка кипения нравственных чувств неизвестна. — От того, были или не были в жизни человека некоторые потрясающие душу картины и переживания, к примеру, образы несправедливо казнённого, убитого или замученного отца, неверной жены, жестокого вражеского нападения, зависит, дойдут ли наши страсти до точки кипения и будут ли они направлять нашу жизнь или нет. Никто не знает, до чего могут довести его обстоятельства, сострадание, возмущение, — никому не известна точка своего кипения. Убогие, мелочные условия делают человека убогим; подлость и благородство человека в добре и зле обычно зависят не от качества переживаний, а от их количества.
Мученик поневоле. — Состоял в одной партии человек, который был слишком робок и малодушен, чтобы перечить своим товарищам: его использовали для любых услуг, он делал всё, чего от него потребуют, потому что пуще смерти боялся оказаться на плохом счету у товарищей; душа у него была убогая, слабая. А те это разглядели и на основе названных его качеств сделали из него героя, а в конце концов так и вовсе мученика. И хотя наш трус в душе всегда говорил нет, уста его всегда произносили да, в том числе и на эшафоте, когда он принимал смерть за позиции своей партии: ведь рядом стоял один из его старых товарищей, настолько подавивший его словом и взглядом, что на деле он самым пристойным образом принял смерть и с той поры слывёт мучеником и человеком возвышенным.
Общее мерило. — Вряд ли кто-то ошибётся, отнеся поступки крайние к тщеславию, обычные — к привычке и ничтожные — к страху.
Недоразумение по поводу добродетели. — Тот, кто познал порок в связи с удовольствием, как, к примеру, человек, который провёл юность в погоне за наслаждениями, воображает, будто добродетель непременно связана со страданием. А вот тот, кого вконец истерзали собственные страсти и пороки, страстно жаждет найти в добродетели покой и блаженство. Поэтому может случиться так, что двое добродетельных не поймут друг друга никоим образом.
Аскет. — Аскет из доблести делает необходимость.
Переносить честь с лица на дело. — Общепризнанно почтение к поступкам, продиктованным любовью и самопожертвованием в пользу ближнего, в чём бы те ни проявлялись. Тем самым даётся преувеличенная оценка вещам, которые так любят или ради которых жертвуют собой — а ведь сами по себе они, возможно, этого не так уж и заслуживают. Смелое воинство склоняет мнение в пользу дела, за которое сражается.