Человечность
Шрифт:
— Давно служишь-то?
— В прошлом году, как наших погнали, в окружение попал. Оттуда домой, здесь и записался.
— Тебе хорошо: и дом цел, и баба под боком.
— Живем — ничего. В других местах партизаны, а у нас тихо. За Днепром какой-то Ковпак объявился, цыган. Хитер, говорят, как черт. Набрал банду, все в немецкой форме. Въедет в село, полиция ему честь отдает, а он из автоматов…
— Брехня! Мы весь Донбасс прошли, ни одного партизана не встретили!
— Сравнил! Цыган за Бахмачем, в лесах, а Донбасс что — голое место, — полицейский растер сапогом окурок, вскинул на плечо винтовку. — Пошел. Ребята вы вроде
— Нам-то что? У нас пропуска.
— Пропуска. Вот дураки! Увидит кто из района — тогда все.
— Чего он приходил? — поинтересовалась хозяйка.
— Заберу, говорит, в Германию.
— Брешет, вин у нас не вредный. Вот у Столбовки такий поганец, як змея. Троих пленных в комендатуру свел.
— Ему что — платят за это?
— А кто ж его знает, может, что и перепадает. Идите в хату, обедать будем.
— Мы, хозяюшка, покурим только.
— Покурите, хиба ж вас кто понукае!
Они присели у плетня. Обоим не терпелось обсудить, что услышали от полицая.
— А ты, Илья, дипломат!
— Хочешь здесь удержаться — с полицаем надо ладить.
— Про партизан ты ловко у него!..
— Мы тут у всех на глазах. И жрать надо, и одежду потеплее надо.
— Ну и что?
— А вот что: без полицая не обойтись.
Крылову везло на друзей. Среди них особое место занимал Саша Лагин. Они понимали друг друга с полслова. С Ильей сложнее — с ним надо говорить. Он на четыре года старше, он практичен, Крылову бывает с ним нелегко. Но у Ильи было чему поучиться. Он никогда не спешил, принимая решение, но и не медлил, если надо было действовать. А что он задумывал, он делал смело и решительно. Доведись Крылову разговаривать с полицаем — неизвестно, как все кончилось бы.
И все-таки он был чем-то не удовлетворен. Он еще не осознавал чем и пытался отмахнуться от неприятного чувства.
— Заметил, полицай сказал «наших погнали…»?
— С Михайлой надо связаться, этот болтун…
Крылов впервые не понимал Илью, а Илья не пытался объяснить, что у него на уме.
Чувство неудовлетворенности не исчезало у него и в последующие дни.
Он становился молчаливее, переставал замечать золотую украинскую осень.
Хозяйка, беззаботная молодуха, находила для них все новые работы, но к тому, что они делали, относилась легко:
— Успеется с работой, идите в хату!
В хате вкусно пахло борщом, на столе высилась горка хлеба, но Крылов ел вяло и не участвовал в разговоре. Он замечал, что отношения между Ильей и хозяйкой становились доверительными, словно оба они знали то, чего не следовало знать больше никому. Илья весело, с аппетитом обедал, хозяйка все время заговаривала с ним. В этой разрумянившейся от смеха тридцатилетней женщине все было обыкновенно и по-бабьи обнажено. Она не интересовала Крылова, и он не интересовал ее, а это еще больше отчуждало его от Ильи. Едва пообедав, он встал:
— Спасибо. Схожу узнаю.
Ему повезло: в доме у Анны Федоровны он застал доктора.
— Все-таки не ушли?
— Дмитрий Алексеевич, можно увидеть Федю?
— Нет. Теперь ждите, что получится.
И в этот раз Крылов ничего не узнал. Возвращаться к Илье ему не хотелось.
— Дайте-ка мне топорик, Анна Федоровна.
Он долго рубил слежавшийся хворост, и ему становилось легче от того, что он делал. «Нельзя быть никому не нужным, —
Он еще не догадывался, что чувство одиночества, так некстати овладевшее им, было вызвано не только мимолетной любовью Ильи. Он впервые столкнулся с практицизмом повседневной жизни и почувствовал себя беспомощным перед ней. У него не было соответствующего опыта, кроме элементарных представлений о том, что хорошо и что плохо. Но и здесь все смешалось, и прежние представления уже не могли быть ориентиром для него. Он решил ждать товарища — это было естественно и хорошо, — а доктор и Илья сочли его решение неразумным. Илья хитрил с полицаем, но его поведение было оправданно, потому что обеспечивало им относительную безопасность. В рассуждениях доктора и Ильи начиналась малознакомая Крылову логика, он невольно почувствовал, что ему только восемнадцать лет. Мир, где возраст и практический опыт играли особую роль. Поделится ли Илья своим опытом, захочет ли и впредь видеть в Крылове товарища и не замкнется ли в себе Крылов, защищаясь от повседневных мелочей? Наделать ошибок так просто…
Крылов охотно бывал у Анны Федоровны. Его встречали здесь с неизменной доброжелательностью, а ее шестилетняя внучка Маша успела привязаться к нему. Он рассказывал своим новым друзьям о себе, о Покровке — поговорить им всегда было о чем.
— Муж служил на границе, — в свою очередь, рассказывала Софья Андреевна. — Незадолго до войны, в апреле, мы приехали к маме, в отпуск. Назад Коля уехал один, а мы с Машей остались здесь: слухи о войне давно ходили, а тут совсем тревожно стало. С тех пор от него ни одного письма.
— Почта не работает, Софья Андреевна, не сообщишь. Может, вроде нас, никак не выберется или партизанит где. За Днепром, говорят, партизаны действуют, может быть, и ваш муж с ними.
В глазах у Софьи Андреевны вспыхивала надежда, и сам он начинал верить тому, что говорил: старший лейтенант Фоменко жив, здоров и непременно партизанит.
— Спасибо за добрые слова, Женя. Мне хочется, чтобы у тебя все было хорошо, чтобы ты увидел свой дом…
— Вы поправляйтесь, я пойду.
— Заходи, всегда тебе рады.
Маша провожала его до крыльца.
— Чего долго пропадал? — недовольно спросил Илья.
— Соскучился?
— Не дури, не дома на печке.
— Зато ты дома.
Эта была первая открытая стычка между ними. Ужинать Крылов отказался.
Вечерело. Светло-оранжевое закатное небо предвещало солнечный день. Крылов лег на горку кукурузных стеблей у плетня. Чувство одиночества притупилось, ему приятно было теперь побыть наедине со своими мыслями. Он подумал о доме, о школе, представил себе одноклассников на его месте. Саша Лагин и Костя Настин легко и просто вписались бы в новую среду: они были готовы и сколько угодно ждать Федю Бурлака, и идти хоть на край света. А вот Паша. Он взглянул на своего школьного приятеля с неожиданной точки зрения, расстояние лишь обострило взгляд. Паша вряд ли мог быть рядом с Сашей и Костей. Странно все-таки, что он не выдержал в диспансере, на здоровье-то он никогда не жаловался. Что-то было здесь не так. «Но хватит сочинять, — одернул себя. — Интересно, где теперь ребята. Служат, наверное, и взводный, вроде Курочкина, выбивает из них штатский дух…»