Человечность
Шрифт:
Крылов повернулся к двери.
— Я это тебе не забуду, — процедил Сенька.
— Я тоже.
В избе уже были Максимыч и Антипин.
— Бери винтовку, московский. А на Сеню не обижайся. Он хороший парень, только с характером. Да и у тебя, вижу, не сахар. А он с сорок первого здесь, пришел из окружения, с пулеметом.
— Ему повезло.
После завтрака, оставшись в избе, Крылов принялся чистить винтовку.
— Парень, — предупредила хозяйка. — Тебя ждет Оля. Пойдешь по этой стороне, шестой дом…
— Спасибо, тетя Поля.
Она хотела о чем-то спросить у
Он оделся, вышел на улицу. Старая Буда жила шумной жизнью. Бегали мальчишки, скакали верховые, партизаны озорно перекликались с деревенскими женщинами. Пахло сеном, лошадьми, навозом, над избами курились дымки.
Он поднялся на крыльцо, толкнул дверь, прошел в сени, услышал женские голоса и почувствовал робость. Превозмогая себя, постучал — голоса стихли. Ему открыла Ольга. Он заметил в избе еще трех женщин и тут же забыл о них, отдавшись необыкновенному ощущению радости от встречи с любимой женщиной, каким-то немыслимым образом появившейся у него на пути. О Сеньке он больше не помнил.
Ольга набросила ему на шею шарф, надела на голову меховую шапку — вместо его ветхой, приобретенной в лесном сумском хуторе. «Ничего не бойся, — пояснял ее взгляд. — А теперь иди».
Он вышел на улицу. Он был самым счастливым человеком на земле.
Ольга осталась в избе.
— Одела. Ну, теперь будет.
— Чего молчишь? Ну кто он тебе?
— С ума сошла.
Женщины притихли. Что они увидели, не укладывалось в стандартные представления о скромности и поэтому подлежало осуждению. Но незнакомый рослый парень вызвал у них симпатию своей незащищенностью, и они почувствовали, что не имели права осуждать.
— Ну, девки, хватит языком трепать, — опомнилась одна. — Никак Силаков идет. Дверь, что ли, запереть? Э, пусть.
Крылов встретился с Силаковым у дома.
— Ты чего туда ходил? — поинтересовался Силаков.
— А ты чего туда идешь?
— Новенький? Не узнал…
— Бурлак в каком доме?
— А вон стоит! — Силаков показал на группу партизан и пошел к калитке.
Подходя, Крылов услышал, что Бурлак рассказывает, как их задержали под Ямполем. Партизаны слушали не очень внимательно и перебивали его насмешливыми репликами.
— Ты чево набил-то в себя? — гоготал Фомин.
— Да что придется. А ты чем набит?
— Соломой, — ответил за Фомина невысокий быстроглазый партизан Киреев.
— Что делать дураку по имени Фома, раз у него ни капельки ума! — весело добавил другой.
— Ты-то умный, заткнись!
— Га-га-га!
Сенька раньше всех заметил Крылова.
— А шапочка у тебя ничего. Где достал? — многозначительно подмигнул было Киреев, но замолчал, покосившись на Сеньку.
— Кончай базар, — подошел Максимыч. — Сеня, едем в головном.
Сенька скользнул тяжелым взглядом по Крылову, пошел к дому.
— Куда едем-то? — полюбопытствовал Фомин.
— Отсюда не видать. Твое дело знаешь, какое?
— Телячье, — вставил Киреев.
— Но ты, пуговица! — беззлобно проворчал Фомин. — Пообедать успеем?
— Обедай, коль есть.
— У
Все захохотали.
Партизанские подводы выезжали из дворов, выстраивались в колонну. На первый взгляд, в движении на улице не было никакого порядка. Подразделения не различались, полушубки, пальто, пиджаки и тулупы придавали колонне пестрый вид. Но она непрерывно удлинялась, каждая подвода находила в ней свое место.
Сбоку колонны вытягивалось головное охранение — взвод Максимыча. Напротив Ольгиной избы Борзов придержал лошадь.
— Иль тебе понадобилась? — ответила скуластая женщина, стоявшая у калитки.
— Чем плох!
— Такие и в базарный день…
— Замолола, красавица. Сень, вон она, с Тонькой!
Ольга, сопровождаемая всплесками мужских голосов, шла сюда вдоль отрядной колонны. Скуластую Нюрку и круглолицую Тоню Крылов видел в Ольгиной избе.
Ольга остановилась около Крылова, как-то озабоченно взглянула на него, будто спрашивала: «Ну, как ты?»
— Трогай! — пронеслось по улице.
Борзов с гиканьем погнал лошадь. Видя, что передние сани не догнать, Крылов прыгнул во вторые, на которых сидели Максимыч, Антипин и Марзя.
Взвод охранения выезжал из Старой Буды.
— Ну и хват же ты, какую бабу подхватил! — позавидовал Илья. — Знаешь, сколько тут к ней клинья подбивают? Сам командир отряда по ней сохнет, Силаков около нее лисой вертится, а Сенька зубами скрипит!
— Задал ты мне задачку, парень… — проговорил Максимыч, глядя вперед. — Ишь, чертяка, разошелся. Возьму я тебя от него.
— Не стоит.
— Трудно тебе будет, трудно… — продолжал Максимыч. — Мужики сейчас голодные…
— Мне бы такую бабу, плевал на все! Н-но, родимая! — тряхнул вожжами Илья. — И как ты ее подцепил? Вчера только пришел и — готово! Может, ты объяснишь, Паш?
— Ишь, дьявол, — Максимыч озабоченно следил за передними санями. — Кобылу загонит.
Марзя кашлянул, зябко кутаясь в шинель:
Слепому как понять, что серебрист фонтан, Что розы друг на друга не похожи, Что небо голубое, синий океан, Что свет и тьма не есть одно и то же?..Антипин ослабил вожжи, лошадь побежала ровной рысью. Поскрипывал снег, не спеша уплывали назад березы, и так же неторопливо звучал задумчивый голос Марзи.
Глухому как себе представить бури гром? Как отличить вой пса от птичьей трели? — Все в мире для него лишь движется кругом, Беззвучной уподобясь карусели. А если он к тому же нем и слеп, — Как он поймет сердечное цветенье? Мир человеческий ему всего лишь склеп, Где тени властвуют и заблужденья. А сердце ведь поет не все равно кому — Оно открыто сердцу одному.