Человечность
Шрифт:
Стрелковый полк капитана Босых, вновь пополненный людьми, наступал северо-западнее Сталинграда.
Впереди полка двигались разведчики.
— Лейтенант, там хутор, — предупредил Шубейко и остановился, переводя дыхание. Нелегко прокладывать лыжню по такому рыхлому снегу. Будто не на лыжах ступаешь, а так.
Лейтенант Фролов вгляделся в лунную снежную белизну. Подтянулись остальные разведчики.
— Тихо. Сейчас бы на печку. — вздохнул Никиткин.
— Тихо у старой тети, — проговорил Фролов.
— Семенковский? — поинтересовался
— Он вроде, если не напутали чего.
— Не должны, лейтенант, — заверил Шубейко.
— Кто тут кому должен, один черт знает. Проверь-ка, нет ли чего в стогу.
Фролов был не в духе: перед выходом на разведку его ни с того ни с сего вызвал к себе капитан из особого отдела и с пристрастием допросил, чем он занимался в окружении за Доном. Только вмешательство командира полка положило конец этому странному допросу.
— Порядок, лейтенант!
— Отдохнем, Лагин, поставь часового. Сменяться через пятнадцать минут.
Долгая декабрьская ночь лишь начиналась, можно было не спешить. Разведчики укрылись в стогу.
— Как дома, — одобрил Никиткин. — Сутки проспал бы.
— Не проспал бы — жрать захотел.
— Я и сейчас хочу.
— Кончайте травить, — вступился третий, но Никиткин не умолкал.
— Лейтенант, ты в Москве жил?
— В Москве. На Малой Молчановке.
Лейтенант вспомнил двухэтажный деревянный дом, двор, полный ребят, окно, под которым ждал одноклассницу Нину Луневу. В памяти ожили веселые трамвайные звонки, тропинка в парке, стадион, метро, волнующий полумрак театра, где бывал с Ниной. Уж очень быстро пролетели те годы: жили, будто все время боясь куда-то опоздать. Теперь, глядя на свое прошлое, он понимал, что рос именно так, чтобы в конце концов стать командиром полковой разведки, которой в эту ночь предстояло исходить окрестности хутора Семенковского…
— А я в деревне, Москву даже не видел. Из нашей семьи никто в Москве не был.
— Спи, Никиткин. Везде хорошо, где нас нет, — Фролов опять подумал о капитане из особого отдела. И чего это ему вдруг понадобилось копаться в прошлом? Делать, что ли, нечего? Уж не тот ли гад накапал — Чумичев?
Лейтенант сдвинул сноп, прикрывавший вход в укрытие, высунулся наружу.
— Как — ничего? — спросил у часового.
— Заяц пробежал…
Фролов лег на свое место. Никиткин прав: проспать сутки ничего не стоило. В стогу тепло и уютно, а в степи ветер, холод и война. Хоть ненадолго бы отдохнуть от всего этого. В баню бы московскую, потом щей с мясом, горячих, и под одеяло, спать…
Рядом заворочался Лагин. Он тоже уснул не сразу. Он думал о письме, которое получил перед выходом на разведку. Это был официальный ответ на его запрос о Гале: «Сержант Клевцова выбыла из части»., но куда и как — не сообщалось.
— Подъем!
Два часа пролетели мгновенно. Разведчики покинули укрытие, и ледяной ветер с остервенением набросился на них, словно мстя им за минуты тепла и покоя.
Разделившись на группы, разведчики начали свою трудную
Сам Фролов, взяв с собой Лагина и Никиткина, отправился на хутор.
Вышегор торопливо вышел на крыльцо. В ружейно-пулеметной стрельбе, которая разбудила его, не было ничего особенного: немцы постреливали каждую ночь. Но неужели ему лишь почудился знакомый автоматный треск?
Не почудился! В степи весело, наперебой протрещало несколько очередей из ППШ!
Вышел и Алексей Никитич, прислушался к ночи.
— Ты чего, Федорыч?
За ним, наскоро одевшись, выглянула Любовь Тарасовна.
— Что случилось? — спросила полушепотом.
Из степи опять донеслись автоматные очереди.
— Слышали? Наши!..
— Смотрите. — встревожилась учительница, показав на тополя.
Вышегор лишь мгновенье видел движущиеся на фоне снега белые пятна — в следующий миг уже ничего не было видно, кроме неровной полоски плетня, серых сугробов и серебристых тополей.
— Сейчас проверим, что там… — Алексей Никитич спустился с крыльца, пошел к плетню. Охваченный волнением, Вышегор принялся закуривать: на хуторе были наши разведчики!
Лагин миновал открытое место, обогнул вдоль стены двор и затаился: напротив было крыльцо.
Человек на крыльце прикуривал — цигарка вспыхнула, свет выхватил из серебристого полумрака кустистые брови, складку на переносице.
— Видел? — шепотом спросил Лагин.
— Неужели. Вышегор? — удивился Никиткин.
Вышегор уже шел к ним.
— Кто здесь?
— Лагин и Никиткин!
— Чего расшумелись? — упрекнул Фролов. — Вышегор? Жив?
Опасаясь, что разведчиков заметят соседи, Алексей Никитич поспешил увести всех в дом.
Разведчики не отказались выпить по глотку самогона и наскоро перекусили. Тем временем Вышегор переоделся. Фролов, Лагин и Никиткин снова видели перед собой того самого старшину, который ценой собственной жизни спас немало людей, а теперь воскрес из небытия и опять готов был ступить на солдатский путь.
О шинели для него Алексей Никитич позаботился еще у Дона. Вышегору недоставало лишь армейской шапки и рукавиц.
— Не возьму я тебя, старшина, без маскхалата, — нахмурился Фролов. — У нас работы много, а ты еще слаб…
— Со мной работы будет меньше, я ведь все тут знаю.
— Лена, неси Федорычу простынки, обойдемся. Лыжи он мои возьмет — получше ваших!
— Тогда пошли! — согласился Фролов.
Вышегор простился с Каргачевыми, Любови Тарасовне сказал:
— Жив буду — свидимся.
Через несколько минут разведчики исчезли в ночи. После их ухода Петька сонно спросил:
— Бать, кто приходил?
— Никто не приходил, спи.
Петька повернулся на бок и снова затих. Выкурив трубку, лег и Алексей Никитич, но заснул нескоро. К радости, что в Семенковском вот-вот будут наши, примешивалась тревога: будет бой, а война сейчас лютая.