Человек должен жить
Шрифт:
Поддавшись настроению, я так двинул лодку, что она наполовину выскочила из воды.
— Ой, что ты, Коля! — вскрикнула Нина. — Мы далеко отъехали. Сюда только чайки залетают!
Я оглянулся. Действительно, ни души. А кругом Тихий океан. Уж если что-нибудь и спасет нас во время бедствия, так только черпак. Я улыбнулся своим мыслям и спросил:
— Ты плаваешь?
— Люблю мужские вопросы!
— Мудрый человек ваш директор.
— Не глупее вашего комполка!.. Чтобы спасать других, сестры сами должны уметь держаться на воде? Как по-твоему?
— О! Я вижу, ты убежденная патриотка своей специальности.
— Еще бы! Работать сестрой мне нравится. Особенно если оперирует Борис Наумович.
Нет, ты не разозлишь меня, девочка. У меня прекрасное настроение. И спорить мне совсем не хочется. Сегодня я уже наспорился.
Грести становилось все труднее. Весла увязали в водорослях. Водоросли виднелись справа и слева, спереди и сзади, везде. Порою мне казалось, что лодка, несмотря на мои усилия, стоит на месте.
Вот я увидел блестящую полоску чистой воды и начал пробираться к ней. Добрался, но через несколько минут водоросли снова окружили нас.
— Ты устал, — сказала Нина, — дай я погребу.
Я хотел возразить, но Нина уже встала и смело шла в полный рост ко мне. Я тоже встал. Лодка закачалась, накренилась. Я начал ее выравнивать. Однако Нина, кажется, хотела искупаться, потому что она не обращала внимания на мои старания. Один раз лодка резко накренилась и зачерпнула воды. Мы схватились друг за друга. Это было короткое, вынужденное объятие. Потом она села на мое место, а я на корму. Я взял черпак и начал выливать воду через борт.
Нина хорошо гребла, ничуть не хуже меня, но сил у нее было меньше, и она минут через тридцать устала.
— Коля, давай покупаемся. Мне очень хочется поплавать.
— Давай. Только выедем из этой травы.
Первой нырнула Нина. Красиво нырнула.
— Поплывем на ту сторону, — предложила Нина.
— Доплывешь?
— Вот ты и не доплывешь! А я как утка. Ты еще не знаешь!
— Сегодня уже поздно. Поворачивай, Нинок, а то без тебя поплыву одеваться.
— Ты сможешь оставить меня одну? — Она искоса смотрела на меня. Черные глаза ее были влажны.
— Поворачивай, поворачивай. Старших надо слушаться, сестренка, — сказал я, отфыркиваясь.
Мы плыли почти рядом.
— Ну что, братишка, на лодку поглядываешь? Боишься?
— С чего ты взяла, что боюсь?
— Не боишься? Нет, правда, Коля, ты храбрый?
— Не знаю, Нинок.
— Конечно, храбрый. Игорь рассказывал, как ты спасал немцев от лавины.
— Вот пацанок-болтунок!
— Я знаю, ты был героем.
— Я был лишь солдатом.
— А я хочу героя! Хочу, чтобы он был тут, рядом. Понимаешь? Хочу, чтобы это был мой герой… — шальная девчонка нырнула, только мелькнули розовые пятки.
— Ну, если целого героя нельзя, то хоть капельку можно?
— Сейчас получишь капельку, — крикнул я, пуская ладонью в ее смеющееся лицо веер брызг. — Марш в лодку!
Мы оделись. Неяркий диск солнца наполовину ушел за пологий берег. Лучи его пронзили разноцветные тучи над нами и устремились кто знает в какие миры. Мы ехали под этими последними лучами солнца, как под высоким шатром. Снова началась полоса водорослей.
— Так много водорослей и какой-то бурой травы, — сказал я, — и ни одной белой лилии. Почему они здесь не растут? Ты не знаешь?
— Не знаю, — грустно сказала она. — Не знаю, куда девались белые лилии.
Солнце ушло за черту горизонта. Небо потемнело, и озеро потемнело, вобрав в себя его краски. Желтая полоса берега растаяла, заволоклась туманом. Воздух и вода слились. Кто-то играл на гармошке, спокойная мелодия медленно плыла над водой. Высокий женский голос затянул тягучую песню. Поднялся еще один голос, тихий, прерывистый. Пели где-то далеко, может быть, на том берегу, до которого мы так и не добрались. Я был доволен прогулкой и лишь немного досадовал, что Нина поскучнела. Она молча сидела, опустив руку за борт, и пальцами перебирала воду.
— Где ж моя Валька? — сказала Нина и привстала на лодке. Тон у нее был деловитый, будничный, каким она обычно говорила в больнице.
«Чего ты сердишься, девочка? — мысленно говорил я ей. — Тебе вдруг захотелось, чтобы и я говорил о любви? Так ведь ее нет ни у тебя, ни у меня, а есть только теплый вечер после долгих дождей и твои двадцать лет».
Мы сдали лодку. Я получил паспорт и остатки денег. Паспорт Игоря еще лежал в кассе.
— Ждать будем? — спросил я у Нины.
— Они не маленькие. Сами найдут дорогу. Да и мало ли о чем надо им поговорить наедине.
Мы пошли по дороге в парк. «Ну хватит дуться, малыш, — продолжал я про себя свой разговор, — мы же неплохие друзья».
Я шагал рядом с Ниной по дорожке. Она старалась шагать пошире, а я старался частить, так что в целом получалось неплохо. Потом я взял ее под руку, и она с удовольствием опиралась на меня.
Со стороны озера неслись удалые частушки. Мне показалось, что пел тот же женский голос, который не так давно тянул грустную песню. Душа человека повернулась другой гранью, и эта, другая, тоже была хороша.
— Никак Валька поет! — воскликнула Нина.
И вдруг начал подпевать мужской голос. Хорошо знакомый голос. Конечно, он!
— Игорь поет, твой Игорек, — Нина счастливыми глазами смотрела на меня. — Ты… ничего не знаешь?
Я пожал плечами.
— Валя, кажется, согласилась стать его женой, — сказала Нина. — По голосам чувствую, что согласилась.
— Каша женится? — я так и ахнул.
— Только, чур, никому ни слова! — воскликнула Нина. — Игорь очень стеснительный, он хочет, чтобы никто ничего не знал.