Человек из пустыни
Шрифт:
— Пузырёк, маленький мой… — И, подняв взгляд на Джима, проговорил тихо: — Папа, я не могу понять, жив он или мёртв.
— Дейкин! Дарган! — закричал Джим. — Эннкетин, зови их!
Через три минуты запрокинутая голова Лейлора лежала на коленях Даргана, к вискам его были прилеплены круглые датчики, а Дейкин всматривался в экран маленького энцефалографа.
— Он жив, папа, — сказал он. — Но в состоянии комы.
— Комы? — пробормотал Джим со слезами. —
Илидор между тем поднял с пола небольшую баночку из тёмного стекла, лежавшую недалеко от кровати, повертел в руках и хотел понюхать, но Дейкин выхватил её у него.
— Стой, нельзя! Неизвестно, что там было… — Осмотрев баночку, он сказал: — Это реактив из школьной химической лаборатории. Я знаю, что это… Это очень ядовитая штука! Если он принял это внутрь, то причина комы ясна: отравление. Его нужно срочно в больницу! Я вызову неотложку.
Пошатываясь, как пьяный, Джим подошёл к кровати, его ноги подогнулись в коленях, и он осел на пол. Дрожащими руками он сгрёб Лейлора в объятия, гладил его волосы и желтовато-бледный лоб.
— Мой Лейлор, моя детка, — бормотал он дрожащим шёпотом. — Что же ты наделал… Зачем, ах, зачем? Как же я без тебя…
У него из груди вырвался долгий горестный стон, и он зарылся лицом в шею Лейлора, держа его голову на ладони. До самого приезда бригады врачей он не выпускал Лейлора из объятий. Эннкетин вытирал перчатками слёзы, градом катившиеся по его щекам; не переставая плакать, он пошёл встречать приехавших врачей.
Лейлору на месте сделали промывание желудка и ввели антитоксический раствор, после чего уложили в транспортировочную капсулу. Джим встрепенулся:
— Я поеду с ним!
Дейкин сказал, мягко положив руку ему на плечо:
— Позволь поехать мне, папа. Тебе лучше остаться дома.
Когда капсулу выносили, Джим шагнул следом, протягивая к ней руки, но Илидор и Дарган удержали его и усадили на кровать.
— Я сообщу тебе, как дела, — пообещал Дейкин.
Он уехал вместе с бригадой, а Джим остался. Его состояние было близко к истерике, и Дарган дал ему успокоительное. Только сейчас Илидор обратил внимание на текст на световом экране ноутбука Лейлора.
— Смотрите-ка! Он оставил записку.
Как раз в этот момент вошёл Серино.
— Что здесь случилось? Что с Лейлором?
— Наглотался какой-то химической дряни, — ответил Илидор.
— Но зачем? — потрясённо пробормотал Серино, бросаясь к отцу, сидевшему на кровати Лейлора с приоткрытыми губами и полными боли и ужаса взглядом.
— Это мы сейчас и пытаемся выяснить, — сказал Илидор. И прочитал: — «Я сделал это сам. Украл в школе реактив и выпил его. Я не могу так жить. Раданайт, ты убил мою душу. Во мне всё умерло. Папа, прости меня».
В течение следующей минуты в комнате слышались
Джим ответил на звонок. Он услышал голос Раданайта:
— Лейлор! Детка, ты всё не так понял. Это не то, что ты подумал!
Джим молча слушал. Раданайт встревоженно воскликнул:
— Лейлор! Ты меня слышишь?
— Это не Лейлор, — ответил Джим глухо. — Это я.
— Джим? — Раданайт слегка опешил. — А где Лейлор?
— Его только что увезли в больницу, — сдавленно сказал Джим с нарастающей гневной дрожью в голосе. — Он пытался наложить на себя руки!
Секунду Раданайт молчал, а потом спросил дрогнувшим голосом:
— Что с ним? Как он? Он жив?
— Он в коме, — сказал Джим. — И виноваты в этом вы, ваше величество! Он оставил записку, послушайте: «Раданайт, ты убил мою душу. Во мне всё умерло». Что вы на это скажете?
Помолчав, Раданайт проговорил:
— Не спеши бросаться обвинениями, Джим. Я вылетаю. Через два часа я буду у вас.
Бросив телефон на одеяло, Джим уронил голову на плечо Серино. Илидор, сжав кулаки, сказал:
— Он ответит за пузырька.
Это прозвучало глухо и страшно. Джим вскинул на него измученный и встревоженный взгляд.
— Илидор… Что ты задумал?
Тот ничего не ответил и вышел из комнаты твёрдым, стремительным шагом. Джим схватился за голову и пробормотал по-английски:
— Господи, да что же это такое?
В течение последующих двух часов он не выходил из комнаты Лейлора, прижимая к себе его подушку и полными слёз глазами скользя по тексту записки на экране снова и снова. Он перечитывал её уже в сотый раз, когда вбежал взволнованный Эннкетин и сообщил:
— Ваша светлость, у господина Эсгина, кажется, начались схватки!
Серино встрепенулся.
— Но ведь ему ещё рано!
Джим встал.
— Вызывайте бригаду из натального центра.
Ребёнок Эсгина рождался раньше срока. Эсгин кричал от адских болей, а Серино, бледный от волнения, гладил и целовал его блестящий от испарины лоб и бормотал:
— Всё будет хорошо. Не волнуйся, всё будет хорошо. Ну, ну… Я с тобой.