Человек как iPhone
Шрифт:
Они вернулись, улыбнулись друг другу Московской областью и повысили цены на жилье, то есть желудки, заселившие и заселяющие в себя пиво.
– У тебя дергается бровь.
– Это Софико Чиаурели дает знать о себе.
– Курт, не шути. Ночной воздух может тебя не понять.
– Зато поймешь ты – мышь, мышеловка и сыр.
– Интересно меня назвал. Я запомню.
– Лучше разверни свои крылья и пролети над городом Дагестан, в котором ходят по улицам человеческие силы и продают фундук, курагу и инжир.
– Пойдем отсюда, развернемся в клубе.
– Нет, не хочу.
– Тогда я пойду.
– Пока.
– Не надо.
Эми ушла, улыбнувшись пятым окном девятиэтажного дома, а Курт взял еще пива, чтобы не скучать, и уставился в телефон, похожий на ребра свиньи.
"Мы рано или поздно доживем до того, что компьютеры оживут и будут пастись и бежать, а люди отстреливать их".
К нему подсел парень, уставился в сторону, похрустел костяшками пальцев и ушел. Курт даже не удивился, мало ли, все может быть, человек мог просто вспомнить о том, что он человек, захотеть необычного, хоть чуть-чуть, забросить логическое и привычное, чтобы жить нарасхват.
"Дурдомы забиты цветными телевизорами, а тюрьмы – черно-белыми, в то время как обычные люди слушают радио".
Выйдя на улицу, он окунулся в разреженную толпу, в старость, когда мало зубов, то есть людей, хотя вокруг темнота, молодость, не седина белого дня.
"Внимателен к пустякам, поскольку они самое главное, ведь Гагарин влетел в левое ухо человечества, побывал в космосе и вернулся сквозь правое ухо, хотя был соблазн вылететь через рот, блевануть, чего мне и хочется сейчас, но я сдержусь, перелопачу весь этот воздух и темь, дойду до дома, завалюсь к себе, отряхну с ног налипшие мысли и мечты бакинцев о счастье, вообще – будущее Маяковского, излучающее бронзу, чугун и титан".
Девушка попросила у него сигарету, он протянул ей две, та сказала спасибо и улетела в галактику Кин-дза-дза. Курт только плечами пожал на это, сам закурил, сделал большую, как взрыв жилых домов в Москве, затяжку и продолжил свой путь, напоминающий собой заглатывание кролика удавом.
"Дома вискарь, хорошо, напьюсь и стану названивать Кортни и Эми, рассказывать им о моих сексуальных фантазиях, сексуальных абстракциях и гештальтах, строящих мою голову, которая должна вытянуться лучом как минимум к солнцу, а как максимум на миллиметр, чтобы сбивать самолеты, летящие бомбить Багдад и Дамаск".
Помочился в подворотне, пропустил мимо своих ушей полицейскую тачку, набитую книгами Воскресение, и зашел в магазин за пивом, которое ему не продали из-за позднего времени, на что он усмехнулся и произвел указательным пальцем выстрел, слепленный из пули и смерти кузнечиков, бабочек и жуков.
"Ерунда, надо чаще жить, совершать арбузы и дыни и красть девушек с хорошими формами, наполненными отменным тестом и текстом, что иногда одно и то же, если верить карандашу Винсента Ван Гога, живущего ныне в Сибири и мотающего сталинский срок за безумие и эпилепсию, скачущую отдельно от головы художника по лесам и полям".
Хорошая ночь его окружала, звенела, струилась, плакала, плавала, взрывалась фейерверками и танцевала свинг, ведь это был Саратов, город, нанизанный на шампур армянином, поджаренный на углях и проданный осетину, приехавшему на место, оставшееся от Саратова, чтобы основать его снова и вернуть тому самому армянину за те же деньги и в том же виде, просящемся в кавказский рот,
"Пустое, лучше не обращать внимания на случайные мысли, на компанию дагов, кричащих что-то мне вослед, крутя пальцы около виска и намекая тем самым на сошествие с ума или пулю из пушки, плевать, не стоит думать об этом, даги есть даги, им только и хочется, что ломать и улыбаться в тридцать два зуба, во весь алфавит, за исключением самой ненужной буквы, маленькой скромной я, поставленной в самом конце, так как я есть язык".
Лихо проносились машины, героиновые и кокаиновые, пронзали ночь с ее восхождением и нисхождением Христа, составленного из букв героического алфавита, с арамейскими буквами и сирийскими уклонами и поцелуями ветру, вывескам и дорожным знакам, то есть всему домашнему, теплому и уютному, созданному ничем.
"Если бабушка варит щи, то кидает туда вместо мяса железо. Это логично и правильно, приятно ведь положить сметану в красное, съесть его, а потом обгладывать и обсасывать металл".
Выкинул давно догоревший бычок, попал в урну, обрадовался тому, будто выиграл миллион, посмотрел на небо, которого не было, так как с высоты смотрело лицо Пиночета, и перешел дорогу, чтобы идти по темной части, не попадая на свет и не выпячивая свое лицо, похожее на нечто стоптанное, разбитое, недостроенное, заброшенное и привлекающее только бродяг и собак.
"Сочи, что-то сочное, девка или морковь, и то, и другое, розовое, упругое, но я сейчас не об этом, ведь речь в моей голове идет о Эми, которая дала мне знать, что я ненормален, таков, как крайне тонкое тело на огромных и мясистых ногах, подкатившее к ней и попросившее секса. На что она ответила отказом, отошла и подала секс с собой нищему, стоявшему на углу".
Добрался до дома, рухнул в кресло, не снимая ботинок, этих книг, на которых можно прочесть историю улицы, города, страны, человека со средней буквы, пьющего гранатовый сок и жующего тартинки, чтобы лениться и ничего не делать, так как любой поступок – убийство.
"Виселицы везде, каждый человек всю жизнь видит одно: бывшие качели, на которых петля".
Часы показывали глубокую ночь, близящуюся к рассвету, который подаст булочку, конфету и кофе прямо в постель каждому человеку. Курт вышел в инет и начал писать друзьям, общаться с их сонными и отсутствующими в сети умами, чтобы их владельцы ворочались в кроватях и видели национально-освободительный сон.
"Общаться, писать, отправлять музыку, смайлы, ничего здесь плохого, но хочется быть боксером, врачом, строителем, чего не дано, так как общение по интернету превращает человека в облако, которое входит в виртуальное пространство и идет там дождем. Снегом, когда зима".
Вырубился в кресле, зачеркнул день и отрывок ночи, чтобы стреляться с собой на каждом углу и в каждой точке быстрого питания, где подают автоматы, пистолеты и ружья.
9. Капитан Салехард
Проснулся от дверного звонка, разлепил веки и пошел открывать. Пришел Крист, принес новую музыку и стихи. Курт удивился, так как все писал сам, но ничего не сказал. Поставил чайник на пламя.
– Спал?
– Угадал. Почти. Так как грузил во сне вагоны.
– Устал?
– Безусловно, – ответил Курт и зевнул.