Человек, которого нет
Шрифт:
– Видишь сейчас?
– спросила М.
– Да.
– Смотри.
Он пытался следить за "отверткой" и одновременно смотреть туда, смотреть на город. Но тут же на ум ему пришли все другие города, втиснутые между горами и морем - виденные на фотографиях и вживую, больше или меньше похожие между собой... Все приморские города похожи между собой, сказал он. Или почти все. Когда он приехал в Ялту, ему показалось, что вот наконец он впервые видит город как он есть, настоящий город, архетип города. Сверху вниз: небо, горы, город, причал, море. А до того он не видел таких городов. Или вот Хибара на Кубе, где
Так дальше и было в тот раз: все кувырком. Его носило и бросало из одной реальности в другую, из стороны в сторону, так что он не смог после вспомнить точную последовательность. То Хибара, то Ялта, то приморские города здешней ее родины, где не было гор, но были высокие дюны. И между ними снова и снова - призрак Вальпараисо, которого она не видела никогда.
В те минуты, когда он вспоминал Хибару, где она жила, любила и была любима - он выглядел очень молодо, на тогдашний ее возраст, чуть старше двадцати пяти.
И он все хватался за другие города - реальные и достоверные. Чувствовал сам лихорадочность этих попыток. Как будто пытался убежать от призрака. Как будто пытался ими заслониться от невероятного допущения: что он был в Вальпараисо когда-то, видел этот город лицом к лицу, любил его живым, не на фотографиях.
И неожиданно увидел череду помещений - без окон, с искусственным освещением, с пустыми серыми стенами, с низкими, давящими сводами. Не смог удержать голову - как будто сама собой она упала назад, на спинку стула. Отчетливо ощутил в руках такое... что вот сейчас, одновременно с бессильно откинувшейся головой, руки должны быть подняты вверх, вперед и вверх, и он повис на них... его держат за руки, голова болтается, тело обвисло...
– Покажи, как это, - сказала М., но он не стал. Он испугался, что если начнет двигаться, то ощущения от движения перебьют то едва слышное, что он чувствует сейчас где-то в глубине. Что он придумает и сделает что-то ненастоящее, а подлинное чувствовать перестанет. И эти тихие сигналы потеряют для него достоверность. Он не стал поднимать руки, но сполз так, чтобы тело выпрямилось, опираясь затылком на спинку стула, спиной на край сидения и пятками на пол. Это была правильная поза. В одной из предыдущих сессий он чувствовал, как его ноги безвольно волочатся по полу - поза вернула ему то самое ощущение.
Судя по записям М., в этот момент он снова выглядел на все семьдесят, вплоть до характерных морщин вокруг губ.
Все это было так реально для него, и в то же время - так невероятно, что он стал повторять, как заклинание: не хочу придумывать, не хочу придумывать.
И стал искать в своей "законной" реальной жизни - ее жизни - что-то подходящее: какие-то случаи, моменты, которые могли бы оказаться символически зашифрованы или ассоциативно связаны или как там это все называется... Что-то нашлось, что-то всегда находится. И можно отвернуться от увиденного невероятного, закрыть глаза, повесить бирочку "фантазия", успокоиться и больше туда не смотреть.
Он говорил с горечью: что-то всегда находится, почти подходящее. Но если в этот момент не закрывать глаза, а продолжать рассматривать, за сходством открываются различия. За объяснениями, за успокаивающими совпадениями, за "реальными
В те моменты, когда Вальпараисо прятался за другими городами, он испытывал сильный страх больше никогда не увидеть его так - как будто находится там же, как будто дышит тем же воздухом, освещен тем же светом, что и город. Тосковал, боялся навсегда потерять эту связь. И была страсть, жадность: снова смотреть туда, снова видеть, как будто что-то важное есть там, кроме самого города, неба, склонившегося над ним, моря, прильнувшего к нему.
Почему, спросил себя он, почему его интересует только город? Все остальное - далеко и почти безразлично. Ведь если это было на самом деле - то была целая жизнь, с победами и потерями, с делами и целями, надеждами, идеалами, разочарованиями, событиями, мечтами. С любовью, может быть. И ни следа, ни отзвука. И только от созерцания города он не может и не хочет оторваться. В чем причина? Чем этот город... Может быть, тем, что там его жизнь состоялась, была полна, деятельна, осмысленна, а здесь он мается и мыкается, то и дело теряя себя, не находя силы и надежды, чтобы жить по-настоящему?
И пока он думал о том, как жил в Вальпараисо, его вид снова изменился, ему стало как будто лет тридцать или тридцать пять, и он сначала очень тосковал и горевал, приходил в отчаяние. И хотел удержать эту связь, этот источник силы. А потом все взбаламученное улеглось, и он сказал, что хочет и то, и это, и здесь - и там, обязательно. Все это принадлежит ему, все это в его силах. И выпрямился, вытянулся, развернулся, стал очень твердый, такой, как надо.
И тут он вспомнил, где оказался в прошлый раз, и как собирался перестать быть, как готовился прощаться со всеми. Он сказал: "Это была не лучшая идея. Не представляю, как можно меня отменить, когда я такой живой".
Выписки:
"Наконец он успокоил себя тем, что "схематизм рассудка", вероятно, "навсегда останется скрытым в глубинах нашего мозга", коего "истинное хитроумное устройство едва ли нам удастся выведать у природы и рассмотреть в неприкрытом виде собственными глазами".
Рихард Д. Прехт, "Я - это я? И если да, то насколько?", глава о Канте
In treatment : Хочу знать
В те же дни он пришел на очередную встречу со своим психотерапевтом. И он собирается с духом и рассказывает Анне про город, про тонкие штрихи памяти, про счастье и радость, про пишущую машинку на столе и листы бумаги возле нее. Рассказывает, что, кроме светлой и счастливой, есть и вторая часть - страшная, он собирает ее по кусочкам, стараясь избежать интерпретаций. Но, судя по всему, ему придется иметь дело с последствиями пыток. И ему важно говорить об этом со своим терапевтом, которому он доверяет. Он хочет приходить в терапию весь, целиком, не прячась за чужой маской.