Человек, которого нет
Шрифт:
Неожиданно перед ним протянулся длинный коридор, довольно узкий, довольно низкий, по сторонам - двери, на потолке - кажется, кабель. Лу не мог этого сказать с уверенностью, но это был такой коридор, в котором кабель смотрелся бы очень уместно. По виду это напоминало коридор, который он видел в музее-блиндаже генерала Ляша в родном городе здесь. Но другие цвета, и намного длиннее, и вообще - точно не он, Лу узнал бы. Удалось разглядеть белые плафоны, продолговатые, плотно прижатые к потолку. Свет белый, как будто синеватый.
Вся эта быстрая, быстрая учеба,
Потом М. задала вопрос - к своему большому сожалению Лу после так и не смог вспомнить, какой именно. Может быть, в этом тоже можно было бы найти кусок информации, например, о том, как запускается его "улитка". Потому что в ответ на это вопрос он начал замедляться и замедляться внутри, как будто до полной остановки.
М. спросила, умеет ли он так здесь - останавливаться? Нет, ответил Лу. Было ли такое здесь? Да, было, сказал он, вспоминая те сессии. В некоторых случаях. Пару раз.
– Что это за случаи? Посмотри на них, - сказала М.
Лу снова разозлился. Он не высказал это прямо, но сообщил М., что больше всего ему хочется сказать: "Если вы думаете, что в этой вашей "улитке" есть что-то приятное, то засуньте ее себе в зад!" Да, он чувствовал сильный протест и отвращение к этому занятию. Но не было ни страха, ни страдания, ничего из того, что обычно сопутствует прикосновению к этой теме в их сессиях. Ничего из того, что связано с последними месяцами и смертью. Совсем другое дело: нормальный учебный процесс. Он учится запускать "улитку"? Трудно очень, но он здесь добровольно и занимается этим по своей воле. Эмоции принимаются в расчет, но не отменяют решений: он сам на это подписался, он этого хочет.
– И знаешь, - сказал он М., - мне давно приходили в голову мысли, что в эту загадочную организацию я попал через какой-то из тогдашних многочисленных психологических экспериментов. Вот под какой-то из них было ловко замаскировано тестирование. И я участвовал, по результатам оказался годным и был завербован.
Смех и возмущение: ну надо же, напрямую спрашивать про учебу и работу нельзя, сразу падаешь в туман и бесчувствие. А стоило поинтересоваться насчет Хорхе - тут же получил доступ к учебе.
– А теперь я понимаю, почему я так убивался по Вальпараисо, так боялся лишиться этой связи. Я тосковал не по городу. Я тосковал по нему.
Записки сумасшедшего: Когда-нибудь...
Когда-нибудь я смогу отпустить "ту" жизнь, позволить ей закончиться? Смогу начать новую? Не зря "та" в кавычках. Для меня она все та же, хотя я не тот уже.
И это очень странно.
Хорошо, ту часть жизни, вот так будет вернее.
Когда-нибудь смогу?
Неокончательный диагноз: Дрессировщики
В другой раз они просто говорили с М.
– он расспрашивал ее о терминах, которыми она назвала описанное
Она повторила, упомянув Скиннера, переменный режим поощрений и неразличимое условие в качестве способа тренировки креативности.
– Неразличимое условие?
– Когда не известен критерий достижения успеха. Как в сказке. "Поди туда, не знаю куда".
Хотя в эксперименте это все же "не скажу куда".
Лу чувствовал, что эти слова вызывают очень сильную реакцию: ему было трудно усидеть на месте, кидало ходить по комнате, протестующее мотать головой. Он чувствовал сильное раздражение и... тоску по чему-то очень дорогому и уютному. Он злился и повторял про себя: "хочу домой".
М. попросила описать его реакцию более подробно.
Лу попытался разделить ее на слои, чтобы заметить и осознать как можно больше.
Первый слой относился, кажется, непосредственно к процессу обучения: глухое раздражение (как достали с этими штучками!) и протест против самого "дрессировочного" подхода; усталость - похоже, курс был очень интенсивным; страх не справиться и потерять, то есть быть отвергнутым (этот страх сильно резонировал с памятью о детстве). И было спокойное согласие с применяемыми методами: он сам на это подписался.
Второй слой тянулся между "здесь" и "там": тоска по тому, что было у него вместо дома, по тем, кто был ему вместо семьи, по "учителям", по той поддержке и заботе, которые там были. Тоска, тепло и привязанность в этом слое переплелись очень тесно, сплавляясь в одно.
Третий слой: здешний страх о том, что он был насквозь зазомбированным, выдрессированным в чужих интересах и для чужих целей. И - нет, вряд ли, решил про это Лу. Не тот уровень работы, не тот уровень задач. Это хорошо для одноразового... "Улитка" - не для таких. Слишком много возни. Хватило бы какой-нибудь капсулы с ядом.
В четвертом слое был страх, что его все-таки бросили свои. Когда он "сорвался с поводка", отказался уйти с Моссом, остался с единственной целью: убивать причастных к гибели Хорхе. И был своими вычеркнут - и оставлен. Но едва он взглянул в лицо этому страху - фыркнул и рассмеялся. Нет. Просто нет.
– Знаешь, - сказал он М., - я думаю, по этому месту хорошо "поездили" в зоне канала. Им же надо было, чтобы я рассказал, кто у меня свои. Грех было бы не подергать за такой рычаг: убедить, что свои меня бросили и нечего их защищать.
Когда он говорил это, горло свело, стянуло в болезненный узел. Но он продышался и продолжал: какое там "бросили и оставили". Вот этого нельзя бросить и оставить, этого надо уничтожить, если уж на то пошло. Много знает.
И пятый слой, сказал он потом. Благодарность этим людям и этим методам. Не только же креативность тренировали. Спасибо дрессировщикам за хорошо и надежно поставленные инструменты.