Человек, который был дьяконом

Гречин Борис Сергеевич

– То есть Вы нас сегодня покидаете, отец дьякон?
– картинно изумился Сергей.

– Если собравшиеся не изменили своего мнения - да, - подтвердил 'отец дьякон'.

– А дисциплина как же? Ответственность перед Отделом по делам молодёжи при патриархии штатному клирику РПЦ тоже неплохо бы иметь, как Вы думаете?
– продолжал его пытать белорус.

Артур, скривившись, махнул рукой.

– Брось, Артурка, хорош! Садись назад!
– подал голос Максим.

– Нет, Максим Петрович, не уговаривайте его!
– возразил писатель.
– А Вы, Артур Михайлович, должны понимать, что такое вот самовольное оставление дискуссии, особенно тематическим докладчиком, а ещё и всеми избранным секретарём заседания вдобавок - это неуважение к собравшимся. И эти

собравшиеся к Вам тоже ведь могут применить меру бойкота, как бы нам это ни было неприятно! У нас здесь нет исключительных и незаменимых!

Артур пожал плечами.

– До свиданья, - сказал он просто, прежде чем выйти.

XIX

Дождь лил не переставая, мелкие брызги мешались теперь с крупными каплями, так что Артур успел промокнуть, дойдя до третьего гостевого домика.

Лизы не было в её комнате. Убежала с хутора? Куда ж тут убежишь, если лес кругом? Даже и не верится, что они в Подмосковье... или не в Подмосковье вовсе? Максимка ещё вечером понедельника совершил разведку, час шёл пешком по дороге, по которой они сюда приехали, и никуда не пришёл, так и повернул назад несолоно хлебавши. И в такой дождь убегать? Безумие. Всё же молодой человек решительными шагами направился к будке охранника.

Нет, никто не проходил, сообщил ему охранник.

Куда же она могла запропасть? Вот разве что в храме поискать её?

Да, девушка была в храме, но не в главной части, а в ризнице. Хоть свет за дверью ризницы и не горел, Артур замер, расслышав сдержанные всхлипывания и, посомневавшись, толкнул дверь, осторожно вошёл.

– Кто здесь?
– полетел ему навстречу быстрый тревожный шёпот.

– Это я, - шепнул он в ответ.
– Не бойтесь.

– Вы, правда?
– обрадовалась Лиза.
– Я не боюсь, но света Вы всё-таки не зажигайте. Я сейчас, наверное, страшная как смертный грех. Растрёпанная, глаза красные... Идите сюда, на голос. И садитесь рядом, прямо на пол, как я. Если Вас это не шокирует, конечно, и если Вам меня жалко хоть на две копейки! Почему Вы сразу не пришли?

– Потому что мне внушали, как постыдно диакону православной церкви оставлять собрание в минуту тягостных раздумий о судьбах Родины. Вам, кстати, объявили бойкот.

– Бойкот? Не очень то и огорчилась! Хотя это как посмотреть, конечно... Ужин, например, мне сегодня дадут?

– Это не от них зависит, Лиза!
– Артур почти рассмеялся.
– Ещё пока не участники семинара заправляют в столовой!

– Тогда какое мне дело!
– девушка шмыгнула носом.
– Всё: я уже успокоилась, почти. Про бойкот - неудивительно: странно, что не раньше... Как я вообще решилась сюда приехать?

– В 'логово православия'?
– улыбнулся молодой человек.

– Д-да... Я ведь должна была ожидать того, что... Отец дьякон, Вы...

– Зачем так официально?

– ...Вы можете мне пообещать кое-что? Вы сможете сейчас забыть на полчаса о том, что Вы - отец дьякон?

– Легко.

– Мне не нравится это Ваше 'легко', в котором я кругом получаюсь виноватой. Я, выходит, заставляю Вас 'легко' забыть Вашу веру...

– Мою веру?
– удивился он.
– А не Вашу веру тоже?

– А Вы помните, о чём спросили меня вчера? Теперь слушайте, слушайте! Вы знаете, что такое Мурманск? Нет, Вы не знаете, что такое Мурманск! Мурманск - это город за полярным кругом. Это - полгода небо без солнца. Это девять месяцев зимы. И это тоска, тоска, тоска! Впрочем, и в Мурманске живут люди, даже хорошие, культурные люди. Так я думала, поступив в университет. Один молодой преподаватель мне был особенно симпатичен. Я ему тоже, уж это само собой. Всё завертелось-закрутилось... У него была жена. Я узнала это задним числом, уже после того, как... ну, Вы поняли. Я, я, я была кругом виновата в той истории, потому что, несмотря на восемнадцать лет, на симпатичную мордашку и на то, что называется 'Играй, гормон!', нужно иметь и голову на плечах. У меня хватило ума понять это и остановиться первой. Я даже покаялась его жене, тоже молодой ещё женщине, ревела у неё

на плече... Тогда, впервые, я задумалась о религии, попала в клуб для православной молодёжи. Работала с какими-то детдомовцами, лекции слушала, торговала свечками, участвовала в назидательных спектаклях для школьников - уже забыла, какой именно я грех изображала. Любострастия, не иначе... Это шутка, конечно: разве можно школьникам про любострастие? Даром что они все ищут в Сети голых баб с двенадцати лет... А мы будем притворяться, будто десятый век на дворе! Это я сейчас такая умная, а тогда помалкивала, конечно. Меня ставили в пример другим, хвалили как образцово-показательную юницу. А ответов на самые главные, самые жгучие вопросы жизни - 'Как жить?', 'Зачем жить?' - ответов на них по-прежнему не давали. Я обратилась с этими вопросами к батюшке, достаточно известному в нашем городе. А батюшка... полез мне под юбку.

– В самом деле?
– испугался Артур.

– Нет, нет, не буквально! Просто прозрачно намекнул, что хотел бы со мной встретиться в более располагающей обстановке...

– Вам просто не повезло, может быть? Не все же клирики такие...

– Может быть. А может и не быть. Другие девочки тоже кое-что мне понарассказывали... Тогда я подумала: будь всё проклято, иди всё к чертям собачьим! Вам неприятно такие слова слышать от молодой девушки? Немудрено. Решила: вырвусь из Мурманска, завоюю своё место в жизни, восторжествую над всеми! Буду, как моя тёзка, Лиза Хохлакова, смотреть на чужие мучения и кушать свой ананасовый компот. Гадко Вам? Гадко, да? Я осталась в православном клубе просто ради надежды на 'продвижение', пусть даже микроскопической. Если бы за мной приехал принц на белом коне, красивый, богатый и дурачок впридачу, неужели Вы думаете, что я бы в православии задержалась хоть на день? Но богатого дурачка не было, и вот, я написала сочинение на конкурс, победила (как - хоть убейте не пойму), умудрилась поехать на семинар, где собрали 'сливки православия'. И в окружении этих сливок на третий день скисла. Удивляюсь только, что так долго продержалась. Я не православная, Артур! Даже не крещёная, вообразите. Я всего лишь маленькая, наглая, вздорная, испорченная карьеристка. Неудивительно, что здесь меня так быстро развенчали. Что Вы мне теперь скажете, отец дьякон? Ах, жаль я не вижу Ваших глаз и молний презрения, которые из них сыплются!

– Протяните руку, - попросил Артур.

– Зачем?
– совсем по-детски испугалась девушка, которая только что выговаривала такие 'взрослые' слова.

– Протяните, не бойтесь.

Лиза боязливо протянула руку, и он, найдя эту руку на ощупь, вложил в неё свои чётки, снятые с левого запястья.

– Пересчитайте бусины, - предложил он.

– Что это за аскетическое упражнение такое? Епитимью на меня накладываете? А что повторять? 'Спаси меня, Боже, дуру грешную?'

– Ничего повторять не надо, просто пересчитайте.

– Один, два, три, четыре... Десять, двадцать... Сто... Сто восемь. Не поняла: почему сто восемь? Это ведь... какое-то восточное число? И, кстати, почему у Вас кисточка вместо крестика?

– Вы помните моё вчерашнее публичное признание, Лиза, над которым Вы смеялись едва не громче всех?

– Неправда, не громче всех! И мне в итоге стало стыдно, потому что... А-ах!
– выдохнула она, сложив одно с другим.
– Так Вы - не шутили? Это - буддийские чётки?

Оба помолчали с полминуты.

– А ещё я слышала, что в православии чётки не дают посторонним людям в руки, - проговорила девушка тихо.

– Поверьте, что у нас точно так же, - ответил ей Артур.

– Я рада, что свет выключен, а то бы Вы увидели, как я краснею. Удивительно, что я не потеряла способности краснеть, я, такая...

– ...Многоопытная и порочная женщина?

– Не смейтесь, не смейтесь надо мной! По голосу Вашему слышу, как Вы улыбаетесь! Я хотела бы... Мне хотелось бы поехать с Вами в Петербург, пройтись по Невскому проспекту, увидеть Эрмитаж, посмотреть на летние ночи, где 'прозрачен воздух и светла Адмиралтейская игла'. И, может быть, даже задержаться на несколько дней... Это всё очень нескромно, да?