Человек, который принял свою жену за шляпу

Сакс Оливер

К этому моменту ей уже стало совсем не по себе. Музыка гремела, не переставая. Миссис О'С. подумала о своей последней надежде --отоларингологе, у которого лечилась. Он наверняка успокоит ее, уверит, что для беспокойства нет причин, что у нее просто ухудшается слух и шумит в ушах. Однако, придя наутро к "ухогорлоносу", в ответ на свои жалобы она услышала:

– - Нет, миссис О'С., на проблемы со слухом это не похоже. Звон, жужжание, грохот -- возможно; но концерт ирландских песен в ушах звенеть не может. Я думаю, -- добавил он, -- вам нужно показаться психиатру.

В тот же день она записалась на прием, но и психиатр ее не утешил.

– -

Психика тут ни при чем, -- заявил он.
– - Вы не сошли с ума. К тому же сумасшедшие не слышат музыки, только голоса. Вам следует обратиться к невропатологу, моему коллеге доктору Саксу.

Так она попала ко мне.

Разговаривать с миссис О'С. было нелегко, с одной стороны из-за ее глухоты, а с другой -- оттого, что мой голос постоянно перебивался песнями. Она могла меня слышать только во время тихих и медленных номеров программы. Это была внимательная, сообразительная женщина; я не видел у нее никаких следов умственного расстройства или бреда. И все же она показалась мне далекой и погруженной в себя, словно пребывала в каком-то своем особом мире. Насколько я смог установить, с неврологической точки зрения все было в порядке. Тем не менее я подозревал, что музыка вызвана органическими причинами.

Что могло привести эту женщину в такое состояние? 88 лет от роду, в добром здравии, симптомов горячки нет. На тот момент она не принимала никаких медикаментов, которые могли бы расстроить ее замечательно ясный рассудок. Еще накануне все было в порядке.

– - Как вы думаете, доктор, может это быть инсульт?
– - спросила она, словно читая мои мысли.

– - Не исключено, -- ответил я.
– - Но я никогда не видел таких инсультов. Что-то, конечно, случилось, но, я думаю, особой опасности нет. Не волнуйтесь и потерпите немного.

– - Легко сказать, потерпите, -- ответила она.
– - Если бы вы только слышали! Я знаю, тут у вас тихо, но я тону в море звуков.

Я хотел немедленно снять энцефалограмму и тщательно исследовать височные -- "музыкальные" -- доли головного мозга, но по разным причинам несколько дней сделать это никак не удавалось. Тем временем музыка слегка утихла и стала менее назойливой. Впервые за три дня миссис О'С. смогла выспаться. Кроме того, в перерывах между песнями она все лучше слышала.

Когда я наконец смог провести энцефалографическое обследование, до миссис О'С. уже доносились только случайные обрывки мелодий, всего по нескольку раз в день. Я прикрепил ей к голове электроды и попросил лежать тихо, ничего не говорить и не напевать про себя. Услышав музыку, она должна была пошевелить пальцем -- на записи мозговой активности такое движение никак не сказывалось. За те два часа, что продолжалась процедура, она подняла палец три раза, и всякий раз это совпадало с рывками самописцев, регистрировавших пики и острые волны в височных долях, что подтверждало наличие эпилептической активности в этих отделах мозга.

В свое время Хьюлингс Джексон высказал гипотезу (позднее доказанную Уайлдером Пенфилдом), что подобная электрическая активность коры является неизменной основой реминисценций и других галлюцинаторных состояний. Но почему эти странные симптомы возникли так внезапно? Мы провели сканирование мозга и выяснили, что у миссис О'С. действительно случился небольшой тромбоз или кровоизлияние в правой височной доле. Именно из-за этого вдруг зазвучали в ночи ирландские песни, ожила хранившаяся в коре мозга музыкальная память. Когда сгусток рассосался, исчезла и музыка.

К

середине апреля песни полностью прекратились, и миссис О'С. вернулась к нормальной жизни. Я поинтересовался, что она думает обо всем этом, не жалко ли ей утихшей музыкальной судороги.

– - Забавно, что вы спросили, -- с улыбкой ответила она.
– - В общем и целом мне, конечно, гораздо легче. Но все-таки немного жаль. Мне как бы вернули забытый кусочек детства. А сейчас столько всего играют, что я, наверно, скоро ни одной из этих песен и не вспомню. А некоторые ведь были очень красивые...

Что-то подобное я уже слышал от своих пациентов, принимавших L-дофу; тогда я назвал это "наплывом ностальгии". Слова миссис О'С. о детстве навели меня на воспоминания о пронзительном рассказе Герберта Уэллса под названием "Дверь в стене", и я рассказал ей сюжет.

– - Точно, -- сказала она.
– - Это прекрасно передает и настроение, и все чувства. Но моя стена реальна. И дверь тоже -- она ведет в забытое, утраченное прошлое.

После этого эпизода мне долго не приходилось сталкиваться с подобными случаями, пока в июне прошлого года меня не попросили осмотреть миссис О'М., поступившую в тот же дом престарелых. Ей тоже было за восемьдесят, она тоже была глуховата, но в здравом уме и твердой памяти. Как и миссис О'С., она слышала музыку и вдобавок временами звон, шипение и грохот. Она утверждала, что слышала и голоса, обычно издали и "по нескольку хором", так что разобрать слова ей не удавалось. Она никому об этом не говорила и целых четыре года втайне опасалась, что сходит с ума. Узнав от одной из сестер о похожем эпизоде, случившемся у них же несколько лет назад, она вздохнула с облегчением и немедленно обратилась ко мне.

Как-то днем, рассказала миссис О'М., она резала на кухне овощи, и вдруг заиграла музыка. Это был гимн "Пасхальное шествие", за которым быстро последовали "Славься, славься, аллилуйя" и "Доброй ночи, Господи Иисусе". Как и миссис О'C., она заподозрила, что кто-то не выключил радио, -- и так же быстро обнаружила, что ни один приемник в доме не включен. Но вот дальше дела у них пошли по-разному: у одной музыка утихла в течение нескольких недель, а у другой продолжается уже четыре года и лишь усиливается.

Сначала миссис О'М. слышала только эти три песни. Время от времени они раздавались совершенно неожиданно, сами по себе, и вдобавок одной мысли о них было достаточно, чтобы начался концерт. Уяснив это, она попыталась не думать о них, но это привело лишь к тому, что они стали приходить ей на ум еще чаще.

– - А сами-то песни вам нравятся?
– - спросил я, пытаясь обнаружить психологическую подоплеку.
– - Значат ли они что-нибудь для вас лично?

– - Абсолютно ничего, -- ответила она, не раздумывая.
– - Мне они никогда дороги не были и никакого особого значения для меня не имеют.

– - А как вы относитесь к тому, что они не умолкают?

– - Я их ненавижу, -- сказала она с глубоким чувством.
– - Представьте, что с вами рядом живет безумный сосед, который в буквальном смысле слова никак не сменит пластинку.

Больше года эти песни продолжали звучать с невыносимой регулярностью, но затем музыка стала сложнее и разнообразнее. С одной стороны, это ухудшило ситуацию, но с другой -- принесло хоть какое-то облегчение. Теперь она слышала бесчисленное множество песен -- иногда по нескольку сразу; порой у нее в голове возникали целые оркестры и хоры; время от времени раздавались голоса и гул.