Человек в лабиpинте
Шрифт:
– Я просто устал от полета, - заявил Мюллер.– Но в хорошей форме, разве что немножко перенервничал. Я хочу дышать нормальным воздухом, пить настоящее пиво, и мне было бы приятно оказаться в постели не одному. Тогда все бы стало великолепно. А позже, может, я и предложу какой-нибудь способ установления контактов с гидрянами.
– Это настроение отражается на твоем радио, Дик.
– Что?
– Тебя слышно слишком громко, - пояснил Бордман.
– Это вина трансляционной станции. Черт побери, Чарльз, что общего имеет это с настроением?
– Не спрашивай меня, - ответил
– Я не кричу!– крикнул Мюллер. Вскоре после этого разговора с Бордманом он получил сообщение с контрольной станции, что пилот готов и ждет разрешения взойти на корабль. Он открыл люк и впустил на борт этого человека. Пилот оказался молодым блондином с орлиным носом и светлой кожей.
Снимая шлем он сказал:
– Меня зовут Лес Кристиансен, мистер Мюллер, и я хочу, чтобы вы знали, что я горжусь и считаю за честь сопровождать первого человека, который посетил расу чужих существ. Надеюсь, я не нарушу предписаний, касающихся служебной тайны, если скажу, что мечтаю хоть немного услышать об этом, пока мы будем спускаться. Если вы не сочтете это за навязчивость, то я был бы счастлив, если бы вы рассказали хоть о некоторых... необычных впечатлениях... из вашего.... вашего...
– Пожалуй, я могу рассказать не очень-то много, - вежливо отозвался Мюллер.– Прежде всего, вы видели запись с гидрянами? Я знаю, что ее должны были демонстрировать, но...
– Вы позволите мистер Мюллер, если я присяду на минуточку?
– Милости прошу. Вы их видели... это высокие худые создания с плечами...
– Мне как-то не по себе, - сказал Кристиансен.– Не могу понять, что это со мной.– Его лицо пошло красными пятнами, капельки пота заблестели на лбу.– Наверное я расхворался...
Он упал в кресло и скорчился, закрыв голову руками. Мюллер беспомощно огляделся. Потом вытянул руку и взял пилота за локоть, чтобы довести до медицинского кабинета. Кристиансен дернулся, словно к нему прикоснулись раскаленным железом. При этом он потерял равновесие и свалился на пол кабины. И стал отползать как можно дальше от Мюллера.
Сдавленным голосом он спросил:
– Куда мне?
– Вон в те двери.
Он поспешил в туалет и закрылся. Мюллер, к своему удивлению, услышал, как того вытошнило, и потом он долго откашливался. Мюллер хотел уже сообщить на станцию контроля, что пилот захворал, но дверь приоткрылась, и Кристиансен пробормотал:
– Вы не могли бы подать мне мой шлем?
Мюллер протянул ему шлем.
– Мне очень жаль, что на вас это отразилось таким образом. Надеюсь, я не приволок с собой какую-нибудь заразу.
– Я не болен. Я просто чувствую себя паршиво.– Кристиансен надел шлем.– Не понимаю. Но охотнее всего я сжался бы в комочек и поплакал. Прошу вас, выпустите меня, мистер Мюллер! Мне так страшно...
Он выскочил из корабля. Мюллер смотрел, как он несется к недалекой станции.
Потом включил радио.
– Пока что не присылайте другого пилота, - сказал он диспетчеру. Кристиансен как только снял шлем, сразу заболел. Может, я чем-нибудь заразил его. Это надо проверить.
Диспетчер согласился. Он попросил,
– Это очень странно, мистер Мюллер, - сообщил он.
– Что именно?
– Данные вашего диагноста проанализировал наш компьютер. Нет никаких необычных симптомов. Я подверг поверке Кристиансена и тоже ничего не понимаю. Он говорит, что чувствует себя уже хорошо. Он мне сказал, что в ту минуту, как увидел вас, его схватила сильная депрессия, которая немедленно перешла во что-то вроде метаболического паралича. Это значит, что эта тоска полностью лишила его сил.
– И часто с ним бывают такие приступы?
– Никогда, - ответил доктор.– Я хотел бы в этом разобраться. Я могу сейчас посетить вас?
Доктор не скулил и не жаловался. Но надолго не задержался, и когда отлетел от корабля Мюллера, лицо его было мокрым от слез. Он был не менее растерян, чем Мюллер. Двадцать минут спустя появился новый пилот. Он не снимал шлема, скафандра и немедленно начал программировать корабль на приземление. Он сидел за пультом выпрямившись, повернувшись к Мюллеру спиной, и не произнес ни слова, словно Мюллера вообще не было. С окаменевшим лицом и плотно сжатыми губами он слегка качнул головой в знак прощания и выскочил из корабля. Наверное, я страшно мерзко пахну, подумал Мюллер, если он смог почувствовать этот запах даже сквозь скафандр.
Посадка прошла нормально.
В межпланетном порту Мюллер быстро прошел через Иммиграционную камеру, исследованный компьютерной системой уже сотни раз. Рассеялось опасение, что диагност обнаружит в нем какое-либо заболевание. Он прошел сквозь нутро этой машины, и когда он, наконец, вынырнул из нее, то звонки не зазвенели, табло не заполыхало. Пропущен. Он поболтал с роботом в Бюро направлений. Бумаги его были в порядке. Щель в стене разошлась до размеров двери. Он уже мог выйти и в первый раз с момента посадки встретиться с другими людьми.
Бордман прилетел с Мартой, чтобы приветствовать его. В толстом сари он производил весьма солидное впечатление, пальцы его украшали множество перстней. Марта красовалась коротко остриженными волосами темно-зеленого цвета, подсеребренными глазами и была похожа на искрящуюся статуэтку. Мюллеру, который помнил ее голой и мокрой, выходящей из хрустального озера, эти перемены не понравились. Он прикинул, в его ли честь она так нарядилась - ведь это Бордман любил, чтобы у женщины была эффектная внешность. Скорее всего эти двое были вместе, пока он отсутствовал.
Бордман взял Мюллера за запястье, но рукопожатие через пару минут ослабло.
– Как мне приятно вновь видеть тебя, Дик, - произнес он без уверенности в голосе и отступил на пару шагов.
Марта вошла между ними и прижалась к Мюллеру. Он обнял ее. Ее глаза, когда он в них заглянул, были полны блеска, и его ошеломили отражающиеся в ее зрачках образы. Ее ноздри раздулись. Он почувствовал, как напряглись мышцы под кожей. Она попыталась освободиться.
– Дик, - шепнула она, - я молилась о тебе каждую ночь. Ты даже представить не можешь, как я тосковала.