Человек в лабиpинте

Силверберг Роберт

– Я беседовал со специалистами по перевоплощениям. Но они не смогло разобраться, какие перемены произошли в моих нервных связях, и поэтому не знали, что делать. Мило, правда?

– Ты еще долго оставался на Земле?

– Несколько месяцев. Достаточно долго, чтобы обнаружить, что все мои знакомые зеленеют, стоит им ко мне приблизиться. Я принялся оплакивать себя и себя же ненавидеть, что более или менее стыдно и почти одно и тоже. Знаешь, я даже хотел покончить с собой, дабы избавить мир от этой напасти. Раулинс сказал:

– Я не верю. Некоторые люди попросту не способны на самоубийство. И ты один из них.

– Благодарю, но я сам знаю об этом. Будь добр заметить, я жив еще до сих пор. Сперва я ударился в лучшие из наркотиков, потом начал пить, затем

принялся отыскивать разнообразнейшие опасности. И вот жив еще. За один месяц меня по очереди лечили в четырех психиатрических клиниках. Я пытался носить свинцовый шлем с мягкой прокладкой, чтобы задерживать излучение мысли. Но это было то же самое, что пытаться ловить ведром нейтроны. Я даже умудрился вызвать панику в одном из публичных домов на Венере. Все девицы выскочили в чем мать родила, едва почувствовав этот запашок. Мюллер сплюнул.
– Знаешь, я всегда мог находиться или не находиться в компании. Находясь среди людей, я был добродушным, сердечным, проявлял дружеские чувства. Не такой сердечный паинька, как ты, чрезмерно тактичный и вежливый... и все же я мог находить общий язык с людьми, болтать с ними, развлекаться. А потом отправился в путешествие года на полтора, никого не видя, ни с кем не разговаривая, но мне тоже было хорошо. Лишь в ту минуту, когда я навсегда отрезал себя от человечества, я обнаружил, что на самом-то деле люди мне необходимы. Но теперь с этим покончено. Я подавил в себе эту тягу, сынок. Я могу провести в одиночестве и сто лет, не тоскуя по живой душе. Я перестроил себя, чтобы видеть человечество также, как он видит меня... и теперь оно для меня - нечто угнетающее, вызывающее неприязнь, словно изувеченное создание, которое лучше обойти стороной.

Чтобы вам всем гореть в аду! Я никому из вас не должен, никого не люблю. У меня нет никаких обязанностей перед вами. Я мог бы оставить тебя здесь, чтобы ты сгнил в этой клетке, Нед, и ни разу бы не испытал укоров совести по этому поводу. Я мог бы приходить сюда дважды в день и улыбаться твоему черепу. И не потому, что я ненавижу тебя лично или же всю Галактику, полную тебе подобных. Просто-напросто потому, что не воспринимаю тебя. Ты для меня - ничто. Ты меньше, чем ничто. Горстка праха. Я уже знаю тебя, ты знаешь меня.

– Ты говоришь так, словно принадлежишь к другой расе, - задумчиво сказал Раулинс.

– Нет я принадлежу к расе людей. Я наиболее человек из всех вас, потому что я единственный, кто не может скрыть своей принадлежности к людям. Ты чувствуешь это? Ощущаешь эту вонь?

То, что живет во мне, есть и тебе. Слетай к гидрянам, они помогут тебе вызволить это из себя. А потом от тебя также начнут разбегаться люди, как это было со мной. Поскольку я свидетельствую от имени человечества. Говорю правду. Я тот мозг, что случайно оказался не скрыт под мышцами и кожей, малыш. Те внутренности, отходы, существования которых мы предпочитаем не признавать. Я - это всевозможная ложь, жадность, вспышки ненависти, болезни, зависть. Я тот, кто ощущал себя богом. Гибрис. Мне дали понять, кто я на самом деле.

– Почему, - спокойно спросил Раулинс, - ты решил прилететь на Лемнос?

– Мне подсказал эту мыслишку некто Чарльз Бордман.

Раулинс вздрогнул от неожиданности, когда прозвучало это имя.

– Знаешь его?
– спросил Мюллер.

– Ну да, знаю, разумеется. Он... он... крупная фигура в нашем правительстве.

– Что ж, про него можно сказать и так. Так вот, этот самый Чарльз Бордман отправил меня на Бету Гидры-4. Да-а, он не завлекал меня обманом, ему не пришлось прибегать ни к одному из своих не особо вежливых способов. Он слишком хорошо знал, что я из себя представляю. Он просто-напросто сыграл на моем честолюбии. Он напомнил мне, что есть планета, населенная чужаками, чужими разумными существами, и надо, чтобы там появился человек. Скорее всего, это работа для самоубийцы, но одновременно - первый контакт человечества с иной расой существ, наделенных разумом, так что не хотел бы я взяться за это?

Разумеется, я захотел. Он предвидел, что я не смогу противостоять такому предложению. Потом,

когда я вернулся в своем этом состоянии, он какое-то время старался избегать меня... может быть, из-за того, что не мог вынести моей эманации, может быть из-за чувства вины.

Но в конце концов я подловил его и сказал: "Посмотри на меня, Чарльз, вот каким я стал. Посоветуй, куда мне отправиться и чем заняться". Я близко подошел к нему. Почти вплотную. И лицо его покрылось потом, ему пришлось принять таблетки. Я видел отвращение в его глазах. И когда он напомнил мне об этом лабиринте на Лемносе.

– Почему?

– Он решил, что самое подходящее для меня убежище - это здесь. Не знаю, от чистого ли сердца или не без задних мыслей был это совет. Может быть, он надеялся, что лабиринт убьет меня... Достойная смерть для таких как я. В любом случае, лучшая, чем сделать глоток какого-нибудь растворителя и стечь в канализацию. Но я, разумеется, сказал ему, что мне даже и не снилось лететь на Лемнос. Я хотел замести следы за собой. Я разыграл гнев, накричал, что это последнее дело, которое я бы сделал. Потом провел месяц, болтаясь по подземельям Нового Орлеана, а когда вновь вынырнул на поверхность, то нанял корабль и прилетел сюда. Я петлял, как только мог, чтобы уже никто наверняка не сообразил, куда я направляюсь. Бордман оказался прав. Это в самом деле наиболее подходящее место для меня.

– Но каким образом, - спросил Раулинс, - ты смог добраться до центра лабиринта?

– Мне просто не повезло.

– Не повезло?

– Я мечтал погибнуть в лучах славы, - сказал Мюллер.
– Мне было все равно, уцелею ли я, проходя через лабиринт, или нет. Я просто шел, куда глаза глядят, и волей-неволей оказался в центре.

– Мне в это трудно поверить.

– Твое дело, но примерно так это и было. Суть в том, что я из тех людей, которые способны преодолеть все. Это какое-то природное качество, если вообще не что-то сверхъестественное. У меня необычайно быстрая реакция. Интуиция. Шестое чувство, как говорят. И необычайно сильная жажда жизни. Кроме того, я прихватил с собой детекторы массы и еще кое-что из полезного барахла. Так что когда я забрался в лабиринт, то если видел, что где-то рядом лежат трупы, начинал внимательно приглядываться, а когда чувствовал, что глаза начинают меня подводить, останавливался и делал передышку. В зоне "Х" я был уверен, что меня поджидает смерть. Но судьба решила иначе, я умудрился пройти там, где никому другому это не удавалось... потому, наверное, что я шел без страха, безразлично, не было первичной скованности. Я пробирался как кошка, мышцы мои работали превосходно, и таким образом я к моему величайшему разочарованию преодолел самые опасные части лабиринта и оказался вот тут.

– Ты когда-нибудь выходил наружу?

– Нет. Иногда я прогуливаюсь до зоны "Е", в которой находятся сейчас твои коллеги. Дважды я побывал в зоне "А". Но преимущественно я остаюсь в трех внутренних зонах. Я совсем неплохо устроился. Запасы мяса я храню в радиационном холодильнике. И отвел целый дом под свою библиотеку и подходящее место для сексаторов. В другом доме я препарирую животных. Часто охочусь. И изучаю лабиринт, пытаясь исследовать все его приспособления. Я надиктовал уже несколько кубиков дневников. Ручаюсь, что твои приятели-археологи дорвались бы до этих записей с величайшей радостью.

– Наверняка они дали бы нам множество информации, - согласился Раулинс.

– Не сомневаюсь. Так что я их припрячу, чтобы никто из вас не смог бы добраться до них. Ты еще не проголодался, сынок?

– Слегка.

– Пойду, принесу тебе обед.

Размашистым шагом Мюллер направился в сторону ближайших домов. Когда но исчез, Раулинс негромко произнес:

– Это страшно, Чарльз. Он явно свихнулся.

– Не будь в этом так уверен, - ответил Бордман.
– Вне сомнения, девять лет одиночества могут нарушить человеческую уравновешенность, а Мюллер уже тогда, когда я видел его в последний раз, не отличался уравновешенностью. Но скорее всего, он начал с тобою какую-то игру... строит из себя психа, пытаясь выяснить, насколько ты легковерен.