Человек в лабиpинте

Силверберг Роберт

– А если он не притворяется?

– В свете того, что нам требуется, его сумасшествие не играет никакой роли. Это могло бы только помочь.

– Я не понимаю.

– Тебе и не надо понимать, - спокойно ответил Бордман.
– Только веди себя спокойно, Нед. До сих пор ты все делал превосходно.

Мюллер вернулся, неся миску с мясом и изящный хрустальный сосуд с водой.

– Ничем лучшим я не могу тебя побаловать, - сказал он и пропихнул кусок мяса между прутьями.
– Местная дичь. Ты ешь обычную натуральную пищу, верно?

– Да.

– В твоем возрасте так и надо. Ты говорил, сколько

тебе лет? Двадцать пять?

– Двадцать три.

– Это еще хуже.

Мюллер подал Раулинсу сосуд. Вода имела приятный привкус или, может быть, отсутствие вкуса. Потом он молча сел рядом с клеткой и сам приступил к еде. Раулинс убедился, что эманация уже не такая омерзительная, даже на расстоянии менее пяти метров. Наверное, к ней можно приспособиться, подумал он. Если кому-то это очень понадобиться.

После длительного молчания он спросил:

– Ты не вышел бы на пару дней из своего убежища, чтобы познакомиться с моими спутниками?

– Исключено.

– Им не терпится поговорить с тобой.

– А меня беседа с ними совершено не интересует. Я предпочитаю разговаривать с животными.

– Со мной же ты говоришь, - заметил Раулинс.

– Поскольку это для меня в новинку. Поскольку твой отец был моим приятелем. Поскольку как человек ты достаточно сносный. Но у меня нет никакого желания оказаться среди толпы археологов, пилящих на меня глаза...

– Тогда, может, ты встретишься с парой из них?
– предложил Раулинс. Чтобы освоиться с мыслью, что ты снова будешь среди людей.

– Нет.

– Не вижу причин...

Мюллер прервал его:

– Подожди-ка! Зачем это мне осваиваться с мыслью, что я снова буду среди людей?

Раулинс, смешавшись, ответил:

– Ну, ведь люди уже здесь. Потому что это нехорошо, если ты так долго намерен сторониться...

– Что ты здесь крутишь? Ты хочешь одурачить меня выманить из лабиринта? Эй приятель, скажи, что это ты там задумал? Задумал своим крошечным умишком. Какие у тебя причины, чтобы мне привыкать к людям?

Раулинс заколебался. Во время наступившего неловкого молчания Бордман быстро подсказал ему верный ответ - именно тот, который был нужен. И он повторил эти слова, стараясь, чтобы они прозвучали естественно:

– Ты делаешь из меня интригана, Дик. Но я клянусь тебе: у меня нет дурных намерений. Я могу признаться, я в самом деле пытаюсь немного подыграть тебе, нравиться, завоевать симпатию. Наверное мне стоит объяснить причину этого.

– Наверное, стоит.

– Это из-за наших археологических исследований. Мы можем провести на Лемносе едва несколько недель. А ты тут... сколько лет здесь? Девять? Ты уже накопал кучу данных об этом лабиринте, Дик. С твоей стороны было бы некрасиво оставить их у себя, так что я надеюсь, что как-то смогу переубедить тебя, что сначала ты подружишься со мной, а потом, может быть, придешь к остальным в зону "Е" и переговоришь с ними, ответишь на их вопросы, поделишься информацией...

– С моей стороны некрасиво держать эти данные при себе?

– Ну да. Скрытые знания - это грех.

– А красиво со стороны людей называть меня нечистым и бежать от меня?

– Это иное дело, - ответил Раулинс.
– И его не решишь таким способом. Тут причина в твоем несчастье... которого ты не заслужил, и все жалеют, что такое несчастье случилось с тобой,

но ты же сам должен понимать, что людям довольно трудно переносить безразлично твой... твой... твой...

– Мой смрад, - закончил Мюллер.
– Ладно. Я понимаю, что находиться рядом со мной тяжело. Поэтому я и предпочитаю не огорчать твоих коллег. И не смей думать, что я собираюсь попивать с ними чай, разговаривать или вообще иметь с ними какое-то дело. Я изолировал себя от человечества и таким отшельником и останусь. И тот факт, что я сделал для тебя исключение и позволил надоедать своим присутствием, не играет никакой роли. А поскольку я объяснил уже тебе это, то знай, что мое несчастье не было незаслуженным. Я заслужил его, поскольку заглянул туда, куда не должен был заглядывать. Тщеславие распирало меня, я был уверен, что могу добиться всего, я начал было считать себя сверхчеловеком. ГИБРИС. Я уже объяснил тебе это слово.

Бордман продолжал давать Раулинсу свои указания. Чувствуя едкий привкус от собственной лжи, Раулинс пытался продолжать:

– Я не могу сердиться на тебя, Дик, что ты так поставил себя. И все же мне кажется, что ты поступишь некрасиво, если не поделишься с нами информацией. Вернись в памяти ко времени твоих собственных исследований. Когда ты совершал посадку на какой-нибудь из планет, и кто-нибудь там знал что-то важное, что было необходимо знать и тебе, разве ты не прилагал все усилия, чтобы эту информацию получить... пусть даже тот человек имел свои личные проблемы, которые...

– Мне очень жаль, - холодно возразил Мюллер, - но меня в самом деле все это больше не касается.

И ушел, оставив Раулинса в клетке с двумя кусками мяса и почти пустым сосудом.

Когда он исчез, Бордман сказал:

– Какой он раздражительный, верно? Но я и не рассчитывал, что он проявит мягкость характера. Ты начинаешь добираться до него, Нед. Ты как раз в нужных пропорциях соединяешь в себе хитрость с наивностью.

– И в результате сижу в клетке.

– Ну и что? Мы можем прислать робота, чтобы он тебя освободил, если вскоре клетка сама не откроется.

– Мюллер отсюда не выйдет, - продолжал Раулинс.
– Он полон ненависти. Прямо сочится ей. В любом случае его не удастся склонить к сотрудничеству. Я никогда не видел, чтобы столько злобы умещалось в одном человеке.

– Ты не знаешь, что это за ненависть, - заметил Бордман.
– И он не знает. Уверяю тебя, все идет хорошо. Вне сомнения, будут еще кое-какие неудачи, но основное - это что он вообще с тобой разговаривает. Он не хочет ненавидеть. Создай такие условия, чтобы его лед растаял.

– Когда вы пришлете за мной робота?

– Попозже, - сказал Бордман, - если в том будет необходимость.

Мюллер не возвращался. Сгущались сумерки и сделалось холоднее. Раулинс сидел в клетке, продрогший, съежившийся. Он пытался вообразить город в те времена, когда в нем бурлила жизнь, когда клетка служила для показа творений, выловленных в лабиринте. Сюда приходят толпы строителей города, невысоких и плотных, покрытых густой медного цвета шерстью, с зеленоватой кожей. Размахивают длинными руками, указывая на клетку. А в клетке извивается существо, напоминающее какого-то исполинского скорпиона. Зрачки его полыхают, белые когти дерут мостовую, внезапно бьет хвост, и животное только и ждет, чтобы кто-то подошел слишком близко.