Человек в лабиpинте
Шрифт:
Бордман замолчал, скривился и мысленно обругал себя за эти бредни. Признак старости. Он почувствовал складки жира на своем животе. Необходимо вновь придать себе вид шестидесятилетнего мужчины и одновременно вернуть хорошее физическое самочувствие тех времен, когда ему было пятьдесят. Таким способом хитрый человек скрывает свою хитрость.
После длительного молчания он сказал:
– Я полагаю, что Мюллер уже подружился с тобой. Я рад. Пришло время, чтобы его соблазнить и заставить покинуть лабиринт.
– И как я это сделаю?
–
10
Они встретились через два дня около полудня зоне "Б". Мюллер приветствовал Раулинса с явной радостью и облегчением. Раулинс подошел, наискосок пересекая овальный - может быть, танцевальный - зал, расположенный между двумя сапфировыми башнями с плоскими крышами. Мюллер кивнул:
– Как ноги?
– Превосходно.
– А твой приятель? Понравился ему мой напиток?
– Безумно.– Раулинс вспомнил блеск в лисьих глазах Бордмана.– Он шлет тебе какой-то особенный коньяк и надеется, что еще раз угостишь его своей отравой.
Мюллер присмотрелся к бутылке в вытянутой руке Раулинса.
– К чертям это, - холодно произнес он.– Ты не уговоришь меня ни на какой обмен. Если ты дашь мне эту бутылку, я ее разобью.
– Но почему?
– Дай-ка, я тебе это покажу. Нет, подожди. Не разобью. Ну давай.
Он обеими руками взял красивую плоскую бутылку у Раулинса, открутил колпачок и поднес к своим губам.
– Вы - дьяволята!– ласково сказал он.– Что это? Из монастыря на Денебе-12?
– Я не знаю. Он лишь сказал, что тебе это придется по вкусу.
– Дьяволы! Искусители! Товарообмен, чтоб нам всем гореть в аду! На этом конец. Если ты еще раз заявишься ко мне с этим проклятым коньяком... или каким-нибудь другим, я не возьму. Чем ты, собственно, занят целыми днями?
– Работаю. Я же говорил тебе. Им не нравится, что я посещаю тебя.
"И все же он меня ждал, - подумал Раулинс.– Чарльз был прав: я уже добрался да него. Почему он такой упрямый?"
– Где они сейчас копают?– спросил Мюллер.
– Нигде не копают. Мы сейчас исследуем акустическими зондами границу зоны "Е" и "Ф", чтобы установить хронологию... был ли этот лабиринт построен сразу, или же его районы постепенно нарастали? А как ты думаешь, Дик?
– Чтоб ты сдох. Ничего нового из археологии ты от меня не услышишь! Мюллер сделал еще один глоток коньяка.– Ты, вроде бы, слишком близко стоишь, - заметил он.
– Метра четыре-пять. Ты был еще ближе, когда подавал мне эту фляжку. Ты не ощущаешь последствий?
– Ощущаю.
– Но скрываешь их, как положено стоику, верно?
Пожав плечами, Раулинс беззаботно ответил:
– Мне кажется, что впечатление слабеет по мере повторения. Оно и до сих пор сильное, но мне гораздо лучше, чем было в первый день. Ты уже замечал что-нибудь похожее в случаях с другими?
– Никто другой не отважился на повторения, как ты это называешь, сказал Мюллер.– Иди-ка сюда, малыш. Видишь вон это? Это
– Моря есть.
– Независимо от... ну, от чего-то там. Вот здесь ты видишь один из кранов. Такой есть через каждые пятьдесят метров. Насколько я ориентируюсь, это был водопровод для всего города, из чего вытекает, что те, кто выстроил этот город, не нуждались в большом количестве воды. Скорее всего, вода не имела для них принципиального значения, поскольку они все это так спроектировали. Подключений я не нашел. Или же каких-нибудь присущих системе водоснабжения устройств. Пить хочешь?
– Пожалуй, нет.
Мюллер подставил изогнутую ладонь под спиральный с тонкой гравировкой кран, появилась вода. Он быстро сделал несколько глотков. Когда он убрал руку, вода перестала течь. Автоматически, словно что-то наблюдало за ним и знало, когда перекрыть струю, подумал Раулинс. Ловко. Каким чудом это пережило миллионы лет?
– Попей, - предложил Мюллер.– Чтобы потом не мучиться от жажды.
– Я не могу оставаться надолго, - сказал Раулинс, но воды немного глотнул.
Неторопливым шагом они оба добрались до зоны "А". Клетки вновь были закрыты. Раулинс при виде их содрогнулся. Сегодня я бы не захотел ставить подобных экспериментов, подумал он. Они отыскали себе скамьи из полированного камня, изогнутые по бокам на манер кресел с подлокотниками, явно для существ со значительно более широким седалищами, чем обычный хомо сапиенс.
Они уселись на этих скамьях и принялись беседовать. Их разделяло значительное расстояние, такое, чтобы Раулинс не чувствовал себя слишком нехорошо из-за эманации Мюллера, и все же ощущение разделенности не возникало.
Мюллер разговорился.
Он перескакивал с темы на тему, порой впадал в гнев, временами предавался самооплакиванию, но общем-то говорил спокойно с обаянием пожилой мужчина, которому приятно в обществе молодежи. Он высказывал мнения, философствовал.
Мюллер рассказывал о начале своей карьеры, о космических путешествиях, о деликатных миссиях, которые ему приходилось выполнять неоднократно в бунтующих колониях землян на других планетах. Частенько упоминал Бордмана. Раулинс старался относиться к этому безразлично. Отношение Мюллера к Бордману явно сочетало собой мешанину глубокого уважения и затаенной обиды. Мюллер все еще не мог справиться с тем, что Бордман воспользовался его слабостями и отправил его к гидрянам. Это нелогично, думал Раулинс. Если бы я сам обладал таким любопытством и честолюбием, я бы все сделал, чтобы именно мне поручили эту миссию. Безотносительно к Бордману, не глядя на риск.