Человек в лабиpинте

Силверберг Роберт

Мюллер сказал:

– Это был величайший триумф созидания их расы. Их сверхтворение, их памятник. Какими рассудочными были они в создании этой фабрики убийств. Это в первую очередь квинтэссенция.

– Ты высказываешь только предположения или какие-то следы свидетельствуют об их культурных горизонтах?

– Единственный след, говорящий о их горизонтах, это то, что нас окружает. Но я знаю эту психику. Я знаю больше любого человека, потому что я единственный из людей сталкивался с неизвестным видом разумных существ. Убей чужого - это закон вселенной.

И если не убьешь их, то хоть придуши немного.

– Но мы не таковы!
– ужаснулся Раулинс.
– Мы же не проявляем инстинктивной враждебности против...

– Ерунда!

– Но... Мюллер сказал:

– Если бы как-нибудь на одной их наших планет опустился какой-нибудь незнакомый звездолет, мы бы поставили его на карантин, посадили бы экипаж за решетку и допрашивали его до тех пор, пока бы они не померли. Может быть мы бы нарушили душевный покой, но от этого пострадали бы только наша изысканность и самолюбование. Мы делаем вид, что слишком воспитаны, чтобы ненавидеть других, но доброта наша вытекает из слабостей. Возьмем, к примеру, гидрян. Некая влиятельная фракция в Совете Земли настаивала на том, чтобы прежде чем мы вышлем к ним эмиссара для знакомства, рассеять слой облаков, которые окружают их планету, и дать им дополнительное солнце...

– Да?!

– Проект был отклонен, а эмиссара, который был выслан, гидряне приняли слишком хорошо. Меня.
– Неожиданно что-то пришло Мюллеру в голову.
– Вы имели дело с гидрянами за последние девять лет? Были какие-нибудь контакты? Война?

– Нет, - ответил Раулинс.
– Мы держимся подальше от них.

– Ты мне говоришь правду, или, может быть, мы избавили вселенную от этих сукиных сынов? Господь свидетель, что я не имел бы ничего против, хотя это вовсе не их вина в том, что они натворили со мной. Просто они реагировали своим, типично нефобическим способом. Нед, мы с ними не воевали?

– Нет, могу поклясться, что нет.

Мюллер успокоился. Чуть погодя он сказал:

– Ладно. Я не буду просить тебя, чтобы ты информировал меня исчерпывающе о новых событиях в остальных областях. Меня, по сути дела, Земля не интересует. Долго вы собираетесь оставаться на Лемносе?

– Еще не знаем. Я полагаю, несколько недель. Собственно, мы даже еще не приступали к исследованиям в лабиринте. И в дополнение еще эта внешняя территория. Мы хотим скорректировать наши исследования с работами предшествующих археологов и...

– Это значит, что какое-то время вы будете тут. Твои коллеги тоже собираются навестить центр лабиринта?

Раулинс облизал губы.

– Они послали меня вперед, чтобы я установил с тобой отношения. Сейчас мы еще не строим никаких планов. Все это зависит от тебя. Мы не хотим быть помехой. Так что если тебе не хочется, чтобы мы тут работали...

– Не хочу, - быстро сказал Мюллер.
– Повтори это своим коллегам. Лет через пятьдесят - шестьдесят меня уже не будет в живых, тогда пусть и копаются. Но пока я здесь, я не хочу видеть никаких посетителей. Они могут работать в нескольких внешних зонах.

Но если кто-нибудь из них ступит ногой в зоны "А", "Б" или "Ц", я убью его. Я способен на это Нед.

– А я... меня ты можешь принимать?

– Время от времени. Мне трудно предвидеть свои настроения. Если тебе захочется поболтать со мной - приходи, но если я при этом скажу: "Нед, убирайся к дьяволу!" - немедленно уходи. Ясно?

Раулинс радужно улыбнулся:

– Ясно!

Он встал с мостовой. Мюллер, видя это поднялся тоже. Раулинс сделал несколько шагов к нему.

– Куда ты, Нед?

– Я предпочитаю разговаривать нормально, я не кричать на расстоянии. Могу я подойти к тебе немного поближе?

Мюллер подозрительно спросил:

– Ты, случаем, не какой-нибудь там мазохист?

– Ну что ты! Нет.

– А я со своей стороны не имею никакой склонности к садизму. И предпочитаю, чтобы ты не приближался.

– Это в самом деле не так уж и тяжело, Дик.

– Ты лжешь. Ты также не выносишь этой эманации, как все остальные. Скажем, меня гложет проказа, приятель. Если уж ты извращенец и испытываешь тягу к прокаженным, то я тебе очень сочувствую, но не подходи ко мне слишком близко. Меня попросту из себя выводит вид кого-либо, страдающего из-за меня.

Раулинс остановился.

– Хорошо, раз уж ты так говоришь. Слушай, Дик, я не хочу причинить тебе хлопот. Я просто предлагаю тебе дружбу и помощь. Может быть, я это делаю способом, который тебя раздражает... скажи, тогда. Я попробую как-нибудь по другому. У меня нет никаких причин к тому, чтобы ухудшать твое положение.

– Это звучит весьма невнятно, сынок. Чего ты, собственно, хочешь от меня?

– Ничего.

– Так зачем тогда ты пачкаешь мне мозги?

– Ты - человек, и уже столько времени сидишь тут в одиночестве. С моей стороны вполне естественно, что я хочу составить тебе компанию по крайней мере сейчас. Или это тоже глупо звучит?

Мюллер пожал плечами.

– Никудышный из тебя товарищ, - сказал он.
– Было бы лучше, если бы ты со своими естественными христианскими побуждениями шел бы куда подальше. Ты можешь только растравить рану, напоминая мне о том, чего для меня больше не существует или чего я не знаю.
– Мюллер, холодный теперь и далекий, смотрел мимо Раулинса туда, где на стенах дрожали тени от животных. Ему хотелось есть и как раз приближалось время охоты для ужина. Он резко закончил: - Сынок, мое терпение вроде бы подходит к концу. Самое время тебе убираться.

– Хорошо. А я могу прийти завтра?

– Кто знает. Кто знает.

Теперь улыбка парнишки стала искренней:

– Спасибо, что ты согласен поговорить со мной, Дик. До свидания!

В неспокойном свете лун Раулинс выбрался из зоны "А". Голос мозга корабля вел его назад тем же самым путем, причем порой в самых опасных местах на эти указания накладывался голос Бордмана.

– Хорошо начал, - говорил Бордман.
– Это уже плюс, что он вообще терпит тебя. Как ты себя чувствуешь?