Человек
Шрифт:
В утешение мне говорилось:
— Вырастешь, станешь академиком, поймёшь нас.
Даже не прибавляли «простишь» или «поймёшь и простишь», так как не считали себя виноватыми в том, что им было наплевать на судьбу собственного ребёнка.
— Ладно, изверги, — мать сама себя так называла, так как родила, извергнула меня из лона семимесячным. — Отдавайте на заклание, — говорил я, — но только знайте. Как стану академиком, лишу вас всех ваших степеней и наград и свою служебную машину в гору толкать заставлю.
Я уже приготовился к смерти долгой и мучительной в застенках
Собственно, шить и кроить он меня мог бы научить и сам, но в том Творческом Центре, который я был вынужден посещать, подрабатывала та самая Роза. Она вела кружки и получала за это зарплату. В кружки никто не ходил, и их в любой момент могли закрыть, а её лишить пусть и небольших, но таких необходимых для молодой девушки денег.
И я ходил в эти кружки, не обращая внимания на колкие шутки друзей и приятелей. До сих пор у меня осталась прихватка для сковороды, сделанная в виде кошачьей мордочки. И, собственно, сам кот в сапогах, мягкая игрушка. Излишне говорить, что всё это сделала Роза, хотя выдавалось это как продукция учеников.
И кот, и прихватка, с моим именем, долгие месяцы пылились на стенде-витрине наших кружков, зазывая новых членов. А потом, когда стали делать ремонт в помещении Творческого Центра, то Роза отдала их мне в безвозмездное пользование. Так они и сохранились.
Роза любила кошек. Кружка у неё была с изображением котят. Дома у неё жил кот Михаил, огромный, ленивый. Роза шерсть с него ежедневно счёсывала пуходёркой. Я потому это так хорошо знаю, что какое-то время жил у неё.
Дядю Яшу положили в больницу, я денёк-другой переночевал в его огромной квартире и попросился пожить к Розе. Роза, не считая кота, жила одна. Там-то я и получил своё прозвище «кошачий воспитатель».
Я научил ленивого кота Михаила ходить на задних лапах, на передних подтягиваться. Оказалось, с ним просто никто не занимался. Он был хоть и старый, но резвый и сильный. Научился уклоняться от моих подзатыльников и, как заправский боксёр, отвечать ударом на удар.
Это я фильм, про боксеров, посмотрел и кота стал готовить к соревнованиям. Роза сначала ругала, но, заметив, что кот, как привязанный, повсюду ходит за мной, успокоилась.
Кот даже спал вместе со мной под одеялом. Накрою его, он улыбается и спит.
Коту, как всякому живому существу нужна была любовь и ласка, нужно было внимание. А Роза даст ему поесть-попить, уберётся за ним и всё, не приставай. Ну, пуходёркой почешет. Не до кота ей было, надо было личную жизнь устраивать. А я пришёлся, как нельзя кстати — «кошачий воспитатель». Так она меня до сих пор и зовёт, когда встречаемся.
Кошка
Ехал я как-то в метро. День был пасмурный, за окном шёл дождь. Маленького мальчика, предварительно протерев ему подошвы, поставили на сидение лицом к окну. И сказали:
— Смотри Саша, что там за окном? Не спи, сейчас домой приедем.
Ребёнок не хотел смотреть в окно, хотел спать. Постоял одно мгновение, силясь исполнить желание матери, а затем закрыл глаза, опустил голову и поддерживаемый со спины заботливой родительской рукой, стал сползать по спинке сидения вниз. Его встряхнули, разбудили, снова поставили.
— Тебя, брат, как часового на пост. — Сказал наблюдавший за этим, небритый мужчина. — Спать нельзя, курить нельзя.
Ребёнок оживился, заинтересовался небритым дядькой.
Сидевшая рядом с ребёнком женщина, решила помочь молодой маме и развлечь малыша.
— А, ну-ка скажи, маленький, что ты там видишь? Что в окошке?
— Вижу кошку в шапочке.
Мальчик сказал это так чистосердечно, что спрашивавшая его тётя невольно сама повернулась и стала смотреть в окно. Пощупав жадным взором серый унылый пейзаж, она опомнилась и сказала:
— Это только в сказках бывают кошки в шапочках, а в жизни такого не бывает.
Мальчик посмотрел на неё, долгим, недетским взглядом, а потом с назиданием в голосе пояснил:
— Я же понарошку.
— А-а, понарошку бывают. — Созналась тётенька и отвернулась обиженная тем, что была уличена в некомпетентности.
— Одинокие дамы и в жизни наряжают собак и кошек. — Как бы в продолжение прервавшегося разговора, сказал небритый мужчина, но так как его не поддержали, то и он замолчал.
Критик
Журналист Буквоедов был не в духе, не спал всю ночь. Вчера, в телевизионной студии Останкино, один косматый исполнитель своих песен, при всех, обозвал его журналюгой.
«Тварь безголосая.- Думал он, шагая по улице. — Кто дал ему право? Я сотрудник уважаемой газеты, честный и принципиальный человек. Не будь он другом главного редактора, я б ему так ответил».
Буквоедов шёл на спецзадание, путь его лежал в драматический театр. Редактор попросил написать хорошую рецензию на только что вышедший спектакль. Видимо, были у редактора на то свои тайные планы, но Буквоедов угождать ему более не собирался.
Пришёл аккурат перед самым началом и со злорадством отметил, что зал полупустой, а те немногочисленные зрители, которые пришли на премьеру, процентов на девяносто состоят из школьников да курсантов. То есть людей подневольных, по чьей — то указке, как скот кнутом, на спектакль этот пригнанных.
«Ну, что ж, поглядим. — Потирая руки и ощущая в себе ретивый дух бунтарства, размышлял Буквоедов. — Сначала поглядим, а затем пригвоздим. Так раскатаю, что у редактора и его косматого дружка на голове волосы дыбом встанут. Посмотрим, кто из нас журналюга, а у кого ещё принципы остались, коими не торгую».