Человек
Шрифт:
— Заглядывай, Тимур-завоеватель, буду тебе рад. А с этой делай чего хочешь, только, не убивай.
С этими словами дверцу и захлопнул.
В такси, по дороге ко мне домой, ехали молча. Девушка заметно нервничала, грызла ногти. Поднимаясь по лестнице, остановилась на освещенной площадке и попросила сигарету.
— Не курю, — сказал ей я.
— Вообще-то я тоже, — затараторила она, пристально всматриваясь в мои глаза и стараясь понять, что я за человек. — Даже представить себе не могу, как это другие курят. У нас только и слышу: «Привыкла, не могу бросить». Что значит «привыкла»? Да, от этого дыма кони дохнут. К наркоте, говорят, привычка большая,
Алла достала из кармана пригоршню семечек.
— Что у тебя за семечки? — стал приглядываться к ним я.
— Обычные, от подсолнуха. Хочешь? Возьми.
— Только немного.
Войдя в холостяцкую мою квартиру, Алла все не могла успокоиться, всему удивлялась.
— Какой большой коридор! Какая большая комната! Какая большая кухня!
Я поставил на плиту чайник и спросил:
— Есть хочешь?
— Нет. Есть ничего не хочу, худею. Сегодня я уже поела. Съела банку сгущенки и выпила таблетку слабительного.
— Слабительного? Может, в уборную хочешь?
— Нет. Все нормально. Шампанского хочу или водки, немного.
— У меня нет спиртного.
— Сходи, купи. Трезвая в постель не лягу.
— Я не собираюсь заставлять тебя спать со мной.
В глазах у девушки появился ужас.
— А что же тогда ты со мной будешь делать? — еле слышно спросила она.
Алла побледнела, спала с лица и уже совсем другим, не похожим на свой, голосом, жалобно залепетала:
— Вы обо мне плохо не думайте. Я вас смогу удовлетворить. Я умею все. Могу «госпожой», могу «рабыней». Я обычно прошу клиента рассказать о своей службе в армии. Если он начинает рассказывать, как над ним издевались старослужащие, я его начинаю лупить чем попало, вхожу в образ госпожи. А если с упоением рассказывает, как сам издевался, то я тогда играю роль рабыни. Об одном прошу, не убивайте меня, пожалуйста. Я еще совсем молодая, жить хочется.
Алла заплакала.
— Да, что ты! Что ты! И пальцем не дотронусь, — стал утешать ее я. — Объясни, почему ты меня так боишься?
— Сама не знаю. Боюсь, а объяснить почему, не могу.
— Ну, успокойся. Слушай, ты можешь мне суп сварить? Какой-нибудь домашний, настоящий?
— Спрашиваете, — всхлипывая и утирая слезы, говорила Алла. — А можно нескромный вопрос задать?
— Любой. Какой угодно.
— Если нельзя говорить, то не говорите. Я всегда из-за своего любопытства страдаю. Кто вы по профессии?
— Учился в МЭИСе, Московском электротехническом институте связи. После института работал в ЦКБ, центральном конструкторском бюро при Министерстве связи. Шесть лет я там проработал, до девяностого года и перешёл в шведско-российско-австрийскую фирму, которая разрабатывает различную аппаратуру. Я специалист по разводке печатных плат. Чтобы было понятнее: разводка — это конструирование. А печатная плата — это стеклотекстолит, на котором установлены микросхемы, резисторы,
— Ой, у нас Любка-Кулебяка тоже училась в институте, но только не на связиста, а на юриста. Она, дура, на руке себе большую татуировку сделала. Кольцом через все предплечье колючую проволоку наколола. Вот судья или прокурор из нее бы вышел, с такой-то татуировочкой. Неужели, правда, связист?
— Чистая правда. Инженер — конструктор.
— Ой! Поклянитесь, что не опер и не мент.
— Клясться не буду. Даю тебе честное слово.
— У-у-у. Прямо камень с души. Я их терпеть не могу.
— Неужели хуже бандитов?
— Ха. Бандиты, что. Вот ОМОНовцы, опера. Вот это настоящие беспредельщики. Любку, ту, что с татуировкой, о которой рассказывала, высунули в окно с четырнадцатого этажа и держали одной рукой за ногу. Сама рассказывала. Хорошо, что не бросили, а могли бы и бросить. Про них столько наслышана. Это такие же бандиты, только с погонами и ущемленным самолюбием. Они вроде и власть, но им не дают вдоволь украсть. Понимаешь?
— С трудом. Чем тебе милиция не хороша?
— Всем. Ментов знать надо. Шакалы они самые настоящие. Трусливые, шакалы. Если стрельба, разбой, кого-то убивают, грабят, там их нет. Будут рядом, убегут, ни за что не вступятся. Они там, где можно, что-нибудь безнаказанно поиметь или пьяного обворовать после получки. Тут они первые. Хуже всего то, что именно такие менты всем и нужны, всех устраивают. А иначе как объяснить, что такая у нас милиция.
— Не все же такие. Нет, я с тобой не согласен.
— Ты с ними еще не сталкивался. Столкнешься, вспомнишь меня. А я почему-то просто уверена была, что ты какой-нибудь убийца. Бывший Ромкин сослуживец, вернувшийся откуда-нибудь из «горячей точки». Они там все отморозки без крыши. Мозги у них там закипают, в этих «горячих точках».
— Нет. Я простой инженер.
— А почему тебя Ромка назвал завоевателем?
— Наверное, он имел в виду того древнего Тимура, что из человеческих черепов горы выстраивал. В Третьяковской галерее была? Там картина такая есть.
— Нигде я не была. Москву только из окон такси и видела. Все койки, кавалеры да квартиры. Так тебя на самом деле Тимуром зовут, или есть еще другое, настоящее имя?
— Да, есть. На самом деле меня зовут Михаилом
— Я услышала и не поверила. Клиенты себе часто имена придумывают. По сути своей такие же проститутки, даже хуже. Разве что деньги у них есть, а у нас нет. Морального же превосходства никакого. Зачем же ты, Тимур — Миша, такие деньги платил? Суп я тебе, конечно, приготовлю, но уж слишком он дорогой выйдет.
— Не хотел, чтобы мерзавцам досталась.
— Всего-навсего? Странный ты какой-то. Мне, признаться, везет на дурачков. То цыган, назвавшийся Будулаем, всю ночь на гитаре играл, пел свои песни. То был еще очкарик, профессор, тот все истории рассказывал.
— Какие истории?
— Разные. Про поезд, который зашел в туннель и пропал, растворился в толще времен. Пропал до революции, а появился в наши дни, да так и ходит, курсируя, по железным дорогам, пугая честных тружеников. О том, что у погибшей Медузы Горгоны осталось две сестры, которые до сих пор людей превращают в камни. О людях-саламандрах, способных жить в огне без ущерба для здоровья. На которых даже одежда не сгорает. Домашним, видимо, надоел, а я сидела всю ночь, слушала. И она остался доволен, нашел, наконец-то свободные уши.