Чемпионы Черноморского флота

Greko

— Ох, и жаркое вышло дело, доложу я вам, братцы! — продолжил свою печальную повесть рассказчик из Сочи. — В укромном месте вырыли яму, в которую уложили 18 убитых и утонувших. Заровняли. Даже дерном прикрыли, чтоб не было поругания. Убыхи, чистые звери, стекались с гор в немыслимом числе. Мы шли гуськом вдоль берега, не имея возможности сбиться в колонны и выставить боковую цепь. Нас расстреливали, как в тире, с высоких обрывов. И не было возможности штыками отогнать супостатов. Растянулись почти на версту. Слева — прибой, который, казалось, разыгрался еще сильнее. Справа — отвесная осыпь. Хорошо, что дождь намочил ружейные замки. Расстрел прекратился, а от стрел не было особого вреда. Пошла

рукопашка. У нас уже было убитых человек пятьдесят. А раненых втрое более. Несли их на носилках. С нами был один подстреленный офицер из поляков. Бежал на Кавказ из-за своих любовных приключений. О них он рассказывал всем подряд, пока его тащили на носилках. Еще он сказал, что больше всего на свете боится ревнивых женщин и бушующего моря. И в ту же секунду налетел на берег девятый вал и унес несчастного в море. За ним бросились… Но вытащили мертвым. А до спасения оставалось не дальше ста саженей.

— Да… судьба! — завздыхали на палубе моряки.

«Что вы знаете про судьбу?!» — грустно подумал Вася, борясь с новыми приступами тошноты. Лихорадка вернулась.

Коста. Анапа, вторая половина июня 1838 года.

Комендант Анапской крепости со смешной для русского уха фамилией Цукато был графом и выходцем из старинного венецианского рода. Заниматься такой ерундой, как шпионские игры, ему было не с руки — и скучно, и положение не позволяло. Для подобных дел в его распоряжении был плац-майор, в обязанности которого входили полицейские функции и надзор за арестантами. К нему и отправили меня, как только я доложился по команде.

Сам же граф предпочитал наслаждаться жизнью в обществе гарнизонных дам. Конечно, не в смысле любовных похождений. Генерал-майор был мужчиной серьезным и жене Агнии Яковлевне не изменял. Своим офицерам он часто говаривал:

— За юбкой волочиться — то удел обозников, а я генерал кавалерийский! Конница скачет, а не волочится!

В общем, если и позволял себе бравый вояка атаку на женский полк, то исключительно в области слухового аппарата. Другими словами, граф обожал в женской компании поточить лясы. Тем более, когда был столь выдающийся предмет для обсуждений — визит императора, случившийся 23 сентября прошлого года! Дамы до сих пор пребывали в возбуждении! Несмотря на то, что минуло уже больше полугода, тема не исчерпалась. С верноподданническим восторгом припомнились все новые и новые детали. История каждую неделю расцветала новыми красками. Так серьезный живописец наносит на свой будущий шедевр все новые и новые мазки. Не спеша. К чему торопиться, когда впереди вечность?

Столько всего припомнил дружно и в уютной гостиной графа в доме бывшего анапского паши! И про злодейский поступок юного прапорщика, который от избытка чувств приказал палить из пушек, невзирая на запрещение Государем салютов! И кто из дам лучше всех откормил птицу для парадного обеда — госпожа Глушкова или супруга плац-майора Новикова! И какие ковры и из чьих домов вынесли на улицу и постелили прямо в пыли, чтобы достойно проводить царя к дому коменданта! И как он расхваливал порядок в крепости, побеленные стены, причесанную травку и отсутствие вольного выпаса по городу коров, свиней и пернатой птицы! И лично посетил туалеты при армейском госпитале, найдя их устроенными по уму и со знанием дела! На этой теме дамы начинали конфузиться и просить дорогого Николая Егорыча избавить их от подробностей.

Обо всей этой донельзя «увлекательной» общественной жизни крепости на фронтире с горечью мне поведал бравый штабс-капитан Иван Данилович Новиков, тут же предложивший общаться запросто[1].

— Граф желает уехать в продолжительный отпуск по болезни, а посему в дела не вникает, —

пояснил он мне местные расклады. — Приходится мне всем заниматься. Первым делом, с горцами дружбу крепить. После прошлогоднего неудачного похода за Кубань наступило некое просветление в умах. И наметилось серьезное замирение.

— Предполагаю, господин штабс-капитан, сыграла роль и глупая затея англичан, отправивших под Анапу шпиона Белла. Насвистел он всем в уши изрядно. А флот-то обещанный и не пришел. Отсюда упадок духа. Обождите, то ли ещё будет! Как новости из Константинополя придут, сразу захотят и дальше мириться.

— Ваши слова — да богу в уши! Вот только гибель флота у берегов Кавказа многое поменяла.

— Даже у вас? Под Анапой? — удивился я.

— Увы, черкесы — народ впечатлительный. Во всем видит божественное провидение!

— А вы их солью!

— О-хо-хо-хо! Ну, насмешили, — Иван Данилович затряс головой. — Но ведь точно подметили! Затеяли мы, по указанию генерала Раевского, меновую торговлю солью. По-местному — сатувку. Черкесы привозят мед, воск, баранье сало, масло, татарский сыр, иногда баранов. Даже древнее вооружение со знаками и надписями времен крестовых походов — панцири, шлемы, кольчуги, луки, кинжалы и шашки…

Я хмыкнул про себя по поводу шашек. Сложно представить крестоносца с шашкой в руках, вместо меча. Но поправлять не стал. Лишь уточнил:

— Черкесы же денег почти не знают. Как с ними торговать?

— Ну, почему не знают? Вполне у них в ходу и червонцы голландские, и наше серебро — рубли да полтинники. А еще придумали мы взять в расчет казенную стоимость пуда соли, назначенную для черкеса. 40 копеек. Желающий делать покупки на сатувке заранее покупает билеты в соляном магазине, в которых прописаны количество и цена. Этими билетами тоже можно рассчитываться.

— Ловко!

— А то! — подбоченился офицер. — В торговый день у «русских» ворот ставлю караул. Забираем у горцев все оружие в обмен на бирку с условленным знаком. И ломаем ее пополам. Одна половина остается у гостя, другую вешаем на оружие. И по предъявлении нужной половины, если все нарисованные черточки и кружочки сойдутся, оружие возвращается. Все четко! Споров нет.

— Как же может быть торг без споров?

— Ясно дело — никак. Посему назначаем от крепости уполномоченного. И от горцев почтенного старшину. Только ему и позволено в крепости пребывать с оружием. Плюс переводчик. Вот эта троица и управляется со всеми спорами, торговыми жалобами и недоразумениями.

— Выходит не обманул меня де Витт. Анапа превратилась в оазис нормальных мирных сношений с черкесами.

— Истинно так. Ближайшие аулы выдали нам мальчиков-аманатов. Для команды из этих юнцов назначен старший — поручик Прасолов. И приглашен мулла, чтобы их учить письму. Желаю я в день тезоименитства Государя пригласить к нам вождей и устроить праздник с салютом. Вот только не знаю, чем их поить? Не шампанским же? Слышал, есть у них напиток «бмак-сима». Что за питие?

— Это же просто буза! Просяное пиво. Думаю, шампанское гостей устроит!

— Вот спасибо, голубчик! Выручили! Чем вам отплатить за любезность?

— В тюрьму меня посадите!

Штабс-капитан вытаращился на меня в полном недоумении. Я тут же поспешил его успокоить.

— Дано мне сложное задание от Черноморского флота. Я никак не могу вот так, с бухты-барахты, свалиться в Черкесию всем на голову. Легенду мне придумали такую. Я, урум Зелим-бей, возвращался из Константинополя под Анапу. Был задержан в пути люгером «Геленджик» и доставлен в крепость. Здесь от большого начальства русских ко мне поступило предложение: помочь выкупить пленных моряков. Я то предложение склонен принять, но нуждаюсь в одобрении старейшин.