Чемпионы Черноморского флота

Greko

Ахмет?! Ха, мне нравится это имя. Пусть черкесский тезка моего друга из Стамбула и не впечатлял комплекцией, как албанец, но выглядел точно таким же головорезом. И точно также был увешан разнообразным железом.

— Все четверо по-турецки разумеют?

— Якши, эфенди Зелим-бей! — хором ответили мои новые бодигарды.

— Пир или дело, вождь?! — ответственно осведомился Башибузук.

— Дело!

— Выдвигаемся без промедления!

Отряд, вытягиваясь в плотную организованную колонну, устремился в предгорья. Пошли знакомые места. Бакан, Цемес, Геленджик… Холмы сменялись узкими ущельями, ручьи — переправами через быстрые речки.

Ехали ходко по просеке, устроенной войсками Вельяминова в прошлом году. Заночевали в знакомом ауле в окрестностях Геленджика, где я столкнулся с Георгием Лукой.

Утром двинулись дальше. На спуске в долину Пшады столкнулись с отрядом, чей маршрут пересекал наш путь. Кто бы мог подумать?! Шамуз и Белл собственной персоной. Что позабыл старый сераскир в обществе англичанина-засранца?!

[1] Тенгинский полк имел номер 77.

Глава 7

Вася. Поти, июль 1838 года.

Дорохов готовил гусарскую жженку. Вернее сказать — лазаретную с кавказским колоритом! Больничный бачок, сворованный с кухни, перекрестили не саблями, а припрятанными черкесскими кинжалами. Вместо пистолетов с залепленными сургучом замками в качестве бокалов использовали мензурки из-под «рубанца». Зато ром и горящая сахарная голова (обрубок ее верхней части) наличествовали. Как и уже открытое шампанское.

— Поливайте, поливайте! — скомандовал Дорохов.

Один из разжалованные в солдаты пациентов госпиталя начал с энтузиазмом плескать шампанское на горящий сахар. Он зашипел. Поднялся пар. Мерзко запахло горелой карамелью.

Руфин захохотал, потрясая в воздухе лазаретной посудой.

«Неслабый у них коктейльчик вышел! — поразился Вася. — Почище „Северного сияния“! Ведь упьются, черти!»

Вася с Дороховым не был лично знаком. Но не раз сталкивался с Руфином в туапсинском лагере. И обходил стороной, ибо разжалованные солдаты из офицеров больше времени проводили в обществе бывших товарищей. То, что не был знаком, не общался, вовсе не означало, что ничего о Дорохове не знал. Вася из любопытства порасспрашивал о нём. Ему с охотой выложили много информации о новом солдате, прибывшим в полк непосредственно перед началом похода. Рассказывали, практически, с придыханием. Но и с опаской.

— Говорят, любитель кулаки почесать.

Если бы знали все подробности, могли бы и призадуматься. Редкий был тип. Не история жизни, а просто какие-то «Тысяча и одна ночь» русского человека и зигзаг удачи в одном флаконе.

Дорохов был из числа тех, кто не по своей воле обрядился в серую солдатскую шинель, причем дважды. Но и в ней Руфин был своим для господ офицеров. Сын прославленного партизана времен Отечественной войны — и бретер, повеса, сорвиголова и отчаянный храбрец!

Дорохов был уникальным персонажем даже на фоне столичных кутил, известных своими эксцентричными выходками. Ему, непонятно каким образом, сходили с рук многочисленные дуэли, но он и этот момент сумел «преодолеть»! Вечно лез в драку по поводу и без. В первый раз в солдаты был разжалован в 1828 году за то, что в театре «сел статскому советнику на плечи и хлестал его по голове». И, вдобавок к сему преступлению, как установил суд, носил партикулярное платье.

Ехал на Кавказ с Мишей Пущиным, декабристом.

— Обещай, что не будешь никого бить!

Руфин поклялся… И на первой же остановке отлупил своего денщика и крепостного человека Пущина.

Расстались. Лишь Пушкину удалось их помирить.

— В нем так много цинической грации, что сообщество его очень будет для нас приятно.

Стоило Дорохову вспылить, особенно, во хмелю, «грация» превращалась в безумие и неконтролируемый гнев. Война была его стихией, гражданская жизнь — темным омутом. Совершив множество подвигов на войне, получил не один офицерский чин. Вышел в отставку, избавившись от кавказской ссылки. Он продержался в Москве пять лет, где заслужил репутацию льва, фанфарона и хвастуна. Этот, по словам современника, «приятный в обществе господин и с хорошими манерами» довел побоями жену до развода и снова угодил в солдаты, исколов кинжалом отставного ротмистра Сверчкова. Возмутился, что его крупно облапошили в карты.

Он боялся, что своими выходками добьется того, что станет нерукопожатым в офицерском сообществе. С первых минут пребывания в Тенгинском полку искал славы, чтобы вернуть расположение товарищей. Когда разыгралась буря, он был в числе первых спасателей. Командовал азовцами, которые на лодке шесть часов боролись с морем, чтобы добраться до противоположного берега Туапсе. Лодка перевернулась, но Руфин спасся. Попал в число тех, кого отправили лечиться в Поти, как пострадавшего и особо отличившегося.

Раевский обещал пожаловать его унтером из уважения к былым заслугам и памятуя совместную службу в Нижегородском полку на войне с турками и персами. На фоне подвигов Васи, поступок Дорохова выглядел бледновато. Но кто же будет сравнивать рядового Девяткина и бывшего штабс-капитана, награжденного золотым оружием самим фельдмаршалом Паскевичем Эриванским?!

Вася стоял на пороге. Слушал, как бывший штабс-капитан хвалился какими-то безумными выходками, дуэлями и картежными выигрышами. Наблюдал, не решаясь войти.

«Ещё обидится, что я речь его прервал! Полезет в драку!» — подумал.

Потом усмехнулся. Решил, что не полезет, и, даже если и полезет, то Вася истуканом стоять не станет. Ответит. Они пока на равных — оба солдаты.

«Интересно, а знаком ему простой прием барных драк: лбом с размаху приголубить?»

А потом его мозг, вдоволь напитавшийся за последние дни хорошей литературой, «щёлкнул» извилинами. Вытащил из недр давно позабытую фамилию «Долохов». Вася на уроках литературы не блистал. Чаще спал. Но один персонаж врезался в память. Вася напрягся.

«Долохов, Долохов. Это же… Ну, точно. У Толстого. Такой же забияка. Там с медведем какая-то история была. И в карты играл. Это что получается: Долохова Толстой с Дорохова списал?! Вот же…» — дальше литературных слов у Васи не нашлось.

Решительно вошёл в палату. Дорохов его сразу заметил.

— Бааа! Вася! Наш чемпион! Да, да, господа! Именно так моряки прозвали этого скромника!

Тут Вася обомлел. Чего, чего, а такого не ожидал! Откуда? Как?

— Что встал? — усмехнулся Руфин. — Никак не поймёшь, откуда про тебя знаю?

Вася отвечать не мог. Хватило только на кивок головы.

— Награда тебя ждет! Как и меня! Мне всё в штабе перед отправкой рассказали. Ждать осталось недолго, — усмехнулся Дорохов. — Знакомы ли вы, господа, с Васей?

Все дружно закивали.

— Признаться, поставил меня в тупик! — веселился Дорохов. — Такую отвагу проявил во время шторма. Меня затмил. Только о нём и говорили в экспедиционном отряде!

Вася попытался было высказать скромное отрицание. Но Дорохов не давал раскрыть рта.