Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
Совсем некстати в башке всплывает чересчур интимный момент, произошедший на заднем ряду в арт-хаусном кинотеатре, в который она меня когда-то в начале наших отношений затащила, когда там был организован почти ночной показ художественных взрослых фильмов с очевидным предупреждением о возрастном цензе, которому мы с ней в силу наших лет, конечно, соответствовали. Отчетливо припоминаю, что на ключевых и пошленьких моментах Смирнова сильно жмурилась и даже ладошкой закрывала глаза, а я нахально пальцами щекотал ее промежность и шептал в маленькое ушко пересказ того, что видел на
Юла сводила вместе бедра, внутренней частью практически песочила мои фаланги, собой засасывала и вынуждала греть ей половые губы через белье, которое на откровенных сценах я в сторону нахальным образом сдвигал. Вот там мы, кажется, в первый раз по-взрослому и поцеловались. По крайней мере, у меня во рту до сих пор катается все тот же вишневый привкус, а ноздри терроризирует запах автоматом жженного сахара, запечатлевшийся на ее губах после употребления огромного ведра попкорна. О чем был фильм, к тому же транслируемый на иностранном языке с мелкими субтитрами на русском, на которые из-за разворачивающейся эротической картинки никто не обращал внимания, я, естественно, уже не вспомню, зато в мельчайших подробностях могу воссоздать момент, когда, задрав тоненькую кофточку и запустив пальцы под поролоновую чашечку тонкого бюстгальтера, я усадил Смирнову к себе на колени. Она ворчала, но почти не двигалась и не стонала, зато неумело раздвигала губы и лениво водила влажным языком, облизывая мне зубы, потешно щекотала щеки, десны и раздирала скулящее о чем-то важном рифлёное природой нёбо…
— Это здесь? — склонившись над рулем, таращусь в лобовое, считая этажи. — Они на крыше, что ли, живут?
— Да, почти, — она отстегивает ремень безопасности, придерживает шлейф и медленно поворачивается назад. — Свят! — вдруг бережно касается моего плеча.
— М? — смотрю на красивый женский профиль. — Что случилось?
— Этот динозавр его укатал. Смотри, — Юла хохочет в кулачок.
Бросаю взгляд в зеркало и вижу безжизненно свесившуюся головку пацана, пускающего слюнявые пузырьки в детском пассажирском кресле.
— Мягкий ход, наверное? Укачало юного натуралиста, — улыбаюсь, не сводя с мальчишки глаз. — Кстати, он покушался на светло-коричневого крольчонка. Ты обратила внимание?
— Не начинай, — угрожающе хрипит.
— Я тут подумал…
— Не надо думать, Мудрый, — мгновенно отрезает. — Не было такой команды.
— Зачем я сдал себя? — подмигиваю отражению в зеркале и подкатываю взгляд. — На Новый год, наверное? Что скажешь?
— Что убью тебя! Не нужно никаких живых игрушек, — ворчит Смирнова.
— Он точно спит? — рассматриваю пассажира, которому до препирательств взрослых дела нет, ему бы только спать да спать, с удобствами перетирая полученные за день впечатления.
— Да, — прикрывает рот ладошкой. — Господи! Настырный, самовольный…
— Сладкий купидончик! — прыскаю и быстренько подмигиваю спящему через зеркало. — Ты чего? — незамедлительно ловлю тычок в свой бок.
— Тебе не идут эти глупенькие «сюси-пуси». Амурчик? Купидончик? Что это такое?
— Он нас сведет, Смирнова, — хватаю ее за руку и внаглую затаскиваю на себя. — Сын позаботится
— Ты! — упирается ногами в пол, задницей пробивает сидение своего кресла, скрипит зубами, безжизненно хватается за хрупкий воздух. — Что творишь?
— Кусаться буду! Не кричи, а то разбудишь сына.
— Придурок, — скрипит пилой через крепко сцепленные зубы.
— Я кое-что вспомнил, сладкая.
— Не сомневаюсь, — ворчит, но вынужденно забирается мне на бедра. — Прекрати сейчас же.
— Тшш! — одной рукой удерживаю Юлю, а пальцами второй показываю знак сохранять необходимое молчание. — Быстренько иди сюда, — простым движением отодвигаю свое кресло и пересаживаю Смирнову, заставляя ее раздвинуть ноги и ими же обнять меня. — Смотри в глаза, Юла! — заправляю растрепавшиеся волосы ей за уши.
— Хватит! — вращает сильно головой.
— Тшш! — периодически поглядываю на сына. — Давай спокойно, жена.
— М-м-м, — приподнимается и тут же неудачно приземляется своей промежностью на мой привставший от шустрых игрищ член. — Господи! — тихо взвизгивает, краснеет и наклоняется, скрываясь от совести на моем плече.
— Все нормально. Я к этому привык.
Хочу добавить:
«Все, как обычно. И нет, по-видимому, ничего такого и нового под этой пошленькой луной. Давай-ка, солнышко, еще разок!».
— Юль?
— Я очень тебя прошу, перестань меня мучить. Неужели не понимаешь, как это глупо выглядит со стороны и как вообще несвоевременно. Мы, словно подростки, прячемся в машине, чтобы побыть наедине. Да и здесь не удается. Сын… — глубоко вздыхает. — Сын следит за нами. Он стыдит меня…
— Ему четыре. Что ты мелешь?
— Я не могу смотреть ему в глаза, Святослав.
— Почему? — провожу рукой по шелковистым волосам. — Полежи на мне. Вот так! — поощряю лаской, как умею расслабляю, успокаиваю и отвлекаю. — Молодец…
— Я не беременна. Слышишь? — вдруг мягко произносит.
— Неважно, детка. Без разницы.
— Да? — отталкивается от меня, будто бы отходит, отстраняется, чтобы внимательнее и лучше рассмотреть того, кто — я в том уверен почти беспрекословно — неприкрыто сейчас от большого счастья скалится.
«Да!» — ресницами согласие подтверждаю и добавляю кое-что привычное. — «Я люблю тебя!»…
— Привет! — Велихов выглядывает из распахнутой входной двери, встречает нас, осторожно выползающих из лифтовой кабины. — Добро пожаловать! Свят! Моя любимая свояченица! — загодя протягивает мне руку и терпеливо ждет, пока мы подойдем.
Игорь, уткнувшись носом в мою грудь, по-царски проходит общий коридор и останавливается в точности напротив Петьки, который с интересом заглядывает мне в закрома.
— Спит, что ли, виновник торжества? Здорово, Мудрый! — трясет рукой. — Как дела, сестра?
— Все хорошо, — отвечает Юля, пока я быстро пожимаю Велихову руку. — Почему ты в коридоре?
— Валя спит, а Туз с шоколадным тортом на кухне битый час колдует. Там происходит ведьмовское волшебство, а я мешаю тем, что собираю крошки, трусливо отираясь. Дожился, представляешь?