Через двадцать лет
Шрифт:
Почему «Александр Гаррет», кстати? На ум приходили далёкие сцены из детства и слова отца, хотевшего, вообще-то, назвать сына Алексом. Или дочку – Александрой. Мать настояла на Джеймсе, используя в качестве козыря свой характер, испортившийся на время беременности. Всё это, конечно, было не принципиально, но пустяк осел в памяти, с сотней других моментов и фактов, значимых и глупых. Была там и деревянная вывеска на стене, случайно зацепившая взгляд жарким летним днём. «Гаррет и сыновья. Юридическая компания». Видит Бог, Джимми Роджерс никогда не сложил бы два момента воедино, но только Джимми уже не было, верно? От него остались три
Так, с минимальными эффектами и усилиями, родился новый человек – ещё незнакомый, непластичный, непонятный. Но само сочетание «Александр Гаррет»… Оно согревало и возвеличивало, будто в морозный день удалось укрыться мягким пледом и нахлобучить изысканную корону на голову. Джимми «примерил» Алекса, понимая, что эту личность надо учиться носить. Благо, теперь возможности позволяли.
Не думать о Луизе тоже получалось. А зачастую было просто некогда.
Этюды, задания, сценки и репетиции. Работа в Современном Драматическом. Новые знакомые и какая-то искрящая, беззаботная действительность. Он стряхивал с себя последнюю шелуху прежнего существования, убеждаясь, что наконец-то идёт вверх. Что старый лис Сэм Гордон был прав – может, давал шанс передумать и лишний раз проверял твёрдость убеждений. Готовность навсегда связаться с искусством. Что бы там этот невозможный тип не ставил себе задачей, а своего добился – помог, показал. Открыл. И направил в нужную сторону, не позволяя оглянуться.
Единственными на кого хотелось оглядываться, были родители: Лили и Клайв сменили адрес, отвечая на вопросы о сыне мастерски неопределённо – уехал. Это не мешало семье встречаться, видеться и перезваниваться. Нечасто, но всё-таки. Для остальных он был тем, кем хотел быть: приятелем и добрым знакомым. Одним из множества в славной компании.
Как-то сразу получилось, что однокурсники пожелали видеть его своим другом. Парни и девушки, многообещающие и посредственные, талантливые и не очень. Кто-то так никогда и не пробился к сценической славе – утрачивали интерес, ломались по пути. Кто-то ушёл в кино или занялся продюссированием, предпочтя избегать огней рампы. Имелись и те, кто, исчезая, быстро забывал Алекса и всех, с кем веселился. Но ещё была особенная группа – люди, видевшие в нём идеальную режиссёрскую сумасшедшинку: преподаватели, состоявшиеся знаменитости, с которыми знакомили студентов, опытные и дальновидные старшекурсники. И Абрахам Дженнингс.
Наверное, молодому актёру, а тогда ещё и певцу, суждено было обогнать прочих и помочь другу создать образ, позднее сросшийся с душой. А может, они оба создали друг друга, в каком-то смысле – взаимное влияние сказалось и на карьере и на характерах. Будущий режиссёр подбавлял серьёзности, тогда как Эйб, закончивший обучение на несколько лет раньше, незаметно и ненавязчиво увлёк приятеля музыкой и игрой на пианино. Поначалу давалось с трудом, а потом легче и легче – композитором Алекс, ясное дело, не стал, но расслабляться под аккорды всё же научился.
Спектакли сменяли этюды, становясь более частыми и длинными. Увлечённость театром перерастала в искреннейшую привязанность и любовь, а недели и месяцы
* * *
– Джимми! Эй, Джимми, чтоб тебе провалиться, подожди!
Страх расползается где-то в районе лопаток, парализуя и пресекая движения. Он замирает посреди тротуара, не в силах шевельнуться, не в силах ответить на зов и понять, кто и зачем окликает. Джимми? Сердитый женский голос слышен, наверное, через всю улицу.
– Да погоди же ты, нам надо поговорить!
Луиза…? Прохожие, скучковавшиеся у перехода, начинают оборачиваться и искать глазами незнакомку. Он тоже ищет, чувствуя себя среди толпы в относительной безопасности. И спустя вечность, когда глаза ловят невысокую блондиночку, спешащую за каким-то самодовольным типом, всё встаёт на свои места. «Джимми», ну конечно! Взор перескакивает с одного лица на другое – так могут быть похожи только близкие родственники, брат и сестра, способные довести друг друга до икоты или истерики.
Дорогу Алекс Гаррет переходит с неуютным чувством. Две разные жизни снова сливаются воедино, а над инстинктами ещё надо работать и работать, если только он не хочет шарахаться от каждого следующего тёзки.
* * *
– Но почему всё-таки «Александр Гаррет»? – заинтригованно спрашивает Сэм, когда их повторно представляют друг другу.
Официальная часть и кофе позади, а разговоры о первом спектакле в стенах долгожданного театра Гордона – скорее формальность. Он вернулся домой и осознаёт это. И бизнесмен, намекнувший новому заму, что встречал прежде молодого режиссёра, даже не кривит душой. Вряд ли Джулиан Джексон может оценить прелесть момента, но он безропотно усаживается за стол и бумаги – начальство решило самостоятельно провести «старого знакомца» по родным коридорам.
– Если скажу, что имя случайно придумалось, но у него долгая история, вы ведь не поверите?
За пять лет Сэм изменился – морщин на лице прибавилось, как и седых волос в прежде мутно-рыжей шевелюре. Почти того же оттенка, что у самого Алекса. Правда, последний уже не щеголяет длинными кудрями – в театр является коротко стриженный и безумно обаятельный молодой мужчина. У него есть подружка, выходной костюм и куча профессиональных планов. И неукротимое желание стартовать с очень личного и знакового «Гамлета».
– Не поверил бы, если бы не помнил, с кем имею дело, - тёпло-холодный взгляд Сэма проходится по собеседнику – как в старые добрые времена, - ты боялся заглянуть сюда когда-то, видел во всём подвох и откровенно топтался на месте, не зная, чего на самом деле хочешь. Ты мог не вернуться, но вернулся.
– Я помню, - кивает Александр, чьё воображение подкидывает нужный образ, - но мне снова нужно было это ощущение правильности. Чтобы «всё было хорошо, ибо просто не может быть иначе». Надеюсь, теперь хватит сил не только стоять на носочках.