Через двадцать лет

Nat K. Watson

Вот почему беседа в кафе не всколыхнула должного беспокойства – всё могло быть традиционной сменой настроений не в ту сторону. Гордон, однако, быстро опроверг догадку:

– Неприятности ждут Йорков, когда они узнают о моих планах, - буркнул он и, прочистив горло, заговорил громче, - всё в порядке, Алекс. Ну, насколько возможно. Я действительно умру в недалёком будущем – тебе необязательно вникать в историю болезни и начинать страдать. Ты балбес, конечно, но я слишком хорошо знаю твой характер, чтобы губить предстоящую поездку.

Разговор происходил как раз накануне перелёта в Дайтон, на ближайшее байк-шоу, полное драйва и ярких эмоций.

– Последнее замечание приятно, и, допустим, вы правы, - согласился режиссёр, не понявший, при чём тут какие-то Йорки, - но зачем тогда мы тут сидим? Заранее не приносят соболезнования, да и не нуждаетесь вы в них.

Со стороны слова могли показаться жёсткими и бессердечными, но Сэм ждал именно таких – тут Алекс тоже знал слишком хорошо.

– Я нуждаюсь в преемнике, который продолжит моё дело, - раскуривая сигару, пояснил Сэм, - у меня нет детей, нет семьи и близких, есть только театр – смысл последних десятилетий. Моя гордость и настоящий шедевр… Я был бы счастлив, если бы его унаследовал ты.

Подавиться кофе всё-таки удалось в тот день. Схлопотав крепчайший удар по спине и часто дыша, режиссёр пытался придти в себя и придумать достойный ответ. Он чего угодно ожидал, но… Конечно, и такого от Сэма следовало ожидать… Нет, чёрт возьми, он ничего не предполагал и не ведал! Глядя на изборождённое морщинами лицо, Алекс боялся переспросить, но язык, зажив собственной жизнью, уже брякнул:

– Вы в своём уме?!

Дальнейший диалог напоминал пересказ одной из пьес, ежедневно репетируемых в малом зале театра и надолго оседающих в памяти. Сэм признался, что давно задумал передать своё детище во вполне конкретные и надёжные руки – его вела с юности наработанная интуиция и собственное, давно очерствевшее сердце, порой склонное к мягкости. Алекс отказывался понимать происходящее, пребывая в шоке и задаваясь тысячью вопросов. Потянулся к оставленной в пепельнице сигаре, вдохнул дым. Повторно закашлялся.

– Ты ещё глупее, чем кажешься, - Сэм не отказал себе в удовольствии подняться ради нового шлепка по спине, - выпей воды.

– Воды? Мне бы чего покрепче, - прохрипел режиссёр, жадно глотая жидкость в бокале.

Когда он обрёл способность соображать, разговор продолжился. Сэм обрисовал возможные перспективы и пункты завещания, упомянул Джей-Джея, способного помочь, заодно приумножил его достоинства. Описал грызню, которая непременно начнётся, если после смерти театр никому не отойдёт. В Алексе мужчина видел достойную кандидатуру – максимально близкую и понятливую. Идеального наследника, умеющего быть и незаметным, и незаменимым.

«Наследник» слушал, машинально кивая на аргументы. Он – владелец театра? Он? Владелец театра?! Сэм говорил и говорил, не настаивая, но всерьёз, похоже,

опасаясь отказа. Где-то в душе опять заскреблось привидение юного Джимми…

– Я могу всё обдумать? – попросил Алекс, выпивший уже три бокала воды. Он чувствовал себя так, словно поднялся на ноги после отличной катастрофы.
– Извините, Сэм, я сейчас даже не знаю, радует меня ваше предложение или хочется сбежать…

– Конечно, - Гордон неспешно прикончил сигару, - у тебя есть время. У меня ещё есть время. Прошу только об одном, пока будешь думать – ни с кем не обсуждай нашу болтовню. Договорились?

– Договорились.

Чувство дежа вю вспыхнуло с новой силой. Вроде вчера он так же сидел за столиком с этим незаурядным типом и произносил своё «договорились». История в обмен на историю, добро – в награду за терпеливость. Так, что ли? Алекс потёр переносицу. Его не прельщало супер-наследство, а вот мысль о скорой и неизбежной смерти Сэма пугала. Кем тот был, в сущности? Самым чужим и самым близким человеком в последние годы, давно не мутно-рыжим, а седым и ещё более странным. Таким же, как все, но выдающимся. Стойким.

Смерть сломала его стойкость год спустя, обрушив на театр чувство небывалого одиночества. Как прежде делал с родителями, Алекс и теперь старался отвлечься, не думать. Не помнить всё – только главное и дорогое. Он согласился унаследовать бизнес. И два момента врезались в память особенно чётко: огромное фото Гордона в фойе, украшенное траурной лентой. Чёрно-белое, старое. Алекс и прежде видел ранние снимки Сэма, но прощальный просто поразил. Дело, наверное, было во взгляде: совсем молодой мужчина смотрел прямо в кадр, удивлённо и добродушно. Он не был хищником и самодуром – так мог бы смотреть ангел, случайно сотворивший маленькую изящную Вселенную.

Алекс понял, что снимок сделан, скорее всего, во времена первого брака Сэма. Такого Гордона – лёгкого и наивного – он никогда не знал.

Вторым моментом был последний – самый последний – разговор с бывшим боссом. Тот уже не вставал с постели и был совсем плох, но, тем не менее, вызвал Алекса к себе домой. Он не придавался ворчливым монологам, просто хотел привычной и приятной компании. Ещё раз, ненадолго.

– Если бы я снимал фильм о себе, здесь бы герой сказал: «Я много ошибался, но искупил промахи. Я делал добрые дела и ухожу со спокойным сердцем», - прокашлял Сэм.

– Если бы я играл в вашем фильме, то добавил бы: «Ваше дело не умрёт, Учитель», - улыбнулся Алекс, чем вызвал ответную улыбку.

– Всё правильно, сынок. Всё изначально было правильно. Порой я думал, что сломал тебе жизнь, Джимми, перекроив на новый лад…

Алекс вздрогнул, гадая, случайно ли вырвалось его прошлое имя. Забытое, но не исчезнувшее.

– …ты всегда был достойным и замечательным. Классным, как теперь говорят. Знаешь, приятно… что я встретил тебя когда-то. Помнишь пугливого паренька, таращившегося на театр?