Черная роза
Шрифт:
– То, как вы держали ножичек во рту.
– Что в этом такого? Ничего особенного.
– Ну и зверь же вы, господин Дуба!
– Это почему же?
– Ведь этим ножичком закололи не барана, а вашего зятя!
21
– Как тебе спалось ночью?
– Право, даже не знаю.
– Зато я знаю. Я видела тебя.
В этот праздничный день все население села изрядно выпило. Пили и стар и млад, даже ребятишки - с
Анна Тёре не выпила ни глотка. Она словно предчувствовала, что ей необходимо будет сохранить ясность ума.
Поведение старшего лейтенанта Буриана несколько сбило ее с толку.
Времени у нее было в обрез. Надо действовать - это она понимала отлично. Отрезав кусок жареного мяса, хлеба и отсыпав домашнего печенья, она быстро и ловко все завернула в бумагу. Затем, отыскав дорожную сумку Эммы, положила туда еду и две книги, которые привезла с собой дочь. Вероятно, она надеялась, что сможет здесь в привычной сельской тишине позаниматься. Ведь ей предстоит уже второй курс. Однако кто же занимается в августе?
В доме не должно остаться ни одной ее вещи! Взяв сумку, Анна отнесла ее в самый конец сада и спрятала в кукурузе. На дороге, позади огородов, не было видно ни души.
Она вернулась во двор и поднялась по лестнице, прислоненной к крыше.
– Эммушка… - тихонько позвала она.
– Эммушка!
– повторила она громче.
Осмотрев чердак сквозь щель в дверце слухового окошка, Анна никого не увидела. Тревога сдавила ей горло - уже, не сделала ли дочь что-нибудь над собой?
Поднявшись на чердак, Анна на цыпочках обошла трубу. Там за трубой, сжавшись в комочек, на балке сидела Эммушка.
– Я звала тебя.
Девушка непонимающе взглянула на мать.
– Разве ты не слышала?
– Нет.
Над головой Эммушки тянулась вторая толстая балка, веревка, оставшаяся на ней с прошлого года, тоже выглядела довольно странно. Что было на ней тогда подвешено? Окорок? Корейка?
– Идем!
Эммушка показалась ей более растерянной, чем вчера, когда приехала. Девушка послушно встала.
– Я могу сойти вниз?
– Можешь. Иди вперед.
Лицо Эммушки, будто чуть-чуть просветлело - наконец-то она освободится из чердачного плена.
«Нет, это же веревка для сушки белья! Слава богу, глупышка ее, кажется, даже не заметила. Да она и не могла ни о чем таком подумать, несчастная…» - успокаивала себя Анна.
Возле дверцы, прикрывавшей чердачное окно, Анна тронула Эмму за плечо.
– Скажи, Эммушка, ты совсем не чувствуешь себя несчастной?
– Чувствую. Теперь чувствую.
– И давно?
– С утра.
Мать поняла почему, и это огорчило ее еще больше.
– Ты хорошо спала ночью?
– Право, даже не знаю.
– Зато я знаю. Я видела тебя.
Девушка, неуклюже переступая со ступеньки на ступеньку, слезла вниз. Мать пристально вглядывалась в ее фигуру. Однако ничего не заметила и успокоилась. А может быть… Может быть, все это неправда? Увы, правда, горькая правда. Вчера
Эммушка держала конец стремянки, пока не слезла мать.
– Погоди!
Анна позвала Дёзёке и Идуку.
– Прощайтесь. И запомните - Эммушки дома не было!
С любопытством, погладывая на свою загадочную старшую сестру, дети стали с ней прощаться.
– Про голубей я расскажу тебе в следующий раз,- сказал мальчик.
– Красивые у меня волосы?
– Идука повертела головкой, причесанной Эммушкой.
Эммушка поцеловала детей. Сестричку и брата. Старая Тёре не удержалась от слез.
Отправив детей и мать в дом, Анна проводила старшую дочь в сад, где была спрятана дорожная сумка.
– Иди не на вокзал, а на полустанок: там нет кассы, сядешь в вагон без билета, купишь его потом у проводника.
– Ты не волнуйся так за меня, мамочка!
– Обо мне не думай, думай о себе! Денег тебе хватит? Вот, возьми.
Анна сунула ей в карман жакета свернутые ассигнации.
Уже отойдя на порядочное расстояние, Эмма вдруг, вспомнила об этих деньгах и развернула их. Четыреста форинтов! Она обрадовалась, было, такой большой сумме, но тут же спохватилась:
– Бедная моя мамочка!
В одной из сотенных купюр лежал листок бумаги. Эммушка прочла на нем: «Ты была моей самой любимой дочерью».
Девушка улыбнулась: - «Анна Тёре. И ее любимая дочь - Эмилия Тёре».
Глаза девушки затуманились.
Анна между тем чуть ли не бегом вернулась в дом, быстро переоделась в нарядное платье и взяла младших детей за руки:
– Идемте. Ах, да, кошелек. Есть у меня триста форинтов, прогуляем их все без остатка!
– Оставила бы немного, Аннушка. Завтра ведь тоже день будет.
– О завтрашнем дне не думайте, мама! Все будет хорошо.
Дёзёке и Идука были несказанно рады неожиданному предложению матери.
Так они и шли до самой ярмарки, взявшись за руки. Посредине мать, по бокам дети. Только уже и самой гуще толпы на площади Анна вынуждена была, отпустить их руки.
У палаток они купили турецких пряников с медом и мороженого. Липкими от сладкого руками Дёзёке долго выбирал себе губную гармошку. Идука выбрала красивую серебряную цепочку на шею, на которой висела старинная монета из «настоящего» золота. В тире Дёзёке стреляя в два раскрашенных яйца и в чертика с вилами. С третьего выстрела чертик перевернулся, и стрелок получил в награду гусарский кивер. Сначала он нес свой трофей в руках, а когда они сели на карусель, нахлобучил его на голову. Все трое летели рядом - вверх-вниз, вверх-вниз. Анна то и дело вскрикивала, будто от страха, дети ей вторили, Идука и в самом деле побаивалась. Вскоре к ним присоединился Фридешке Халмади. Анна купила ему у кондитера стаканчик медового напитка.