Черная сага
Шрифт:
Вдруг Айгаслав открыл глаза, спросил, кто я такой, потом сказал: «Будь здрав, ярл Барраслав!» Он, этот полумертвый Айгаслав, был настоящий ярл, ярл всей Земли! Я это сразу почувствовал. А кто тогда я? И я подумал так: двух ярлов не бывает, ибо одна Земля — и один ярл, так, только так! Но я об этом промолчал. Вот, только вам и говорю…
Потом, еще немного посидев, я вышел из шатра. Подсел к костру, с Шубой беседовал. Потом явился Лайм — с ним говорили. Лайм доставал волшебный пузырек, рассказывал о том, что в нем сокрыто. Потом мы разошлись.
В ту ночь я плохо спал,
Но что нам дается, то мы и берем. Лишь рассвело, я тотчас встал. А вскоре вышел из шатра и Айгаслав. Как Владивлад и обещал, ярлградский старший ярл был крепок, бодр. И мы ходили в поле, обсуждали, где лучше всего встать нашему войску и как способнее всего встречать нашего врага. К тому времени мы уже знали, что в этой битве уллинцев с нами не будет, ибо град Уллин предал нас, переметнулся к криворотым, и оттого и затаились они, псы, и ждут, и не подходят к нам.
— Что ж! — сказал я. — Хоть сразу знаем, так оно полегче. А то под Глуром, вы же слышали, когда люд взял да побежал, вот то, я вам скажу, было очень непросто!
Ха! Говорить легко! А мне особенно. И оттого-то стыд меня и жег!
Но Владивлад сказал:
— У каждого своя судьба, ярл Барраслав. Поверь, твоя будет ничуть не легче наших!
Я промолчал. Потом, уже под самый вечер ярл Айгаслав со мною говорил по-руммалийски, чтобы нас никто посторонний не понял. Сперва он расспросил меня про сон, в котором я увидел Сьюгред, потом про то, как Хрт меня встречал, а я ему назвался Барраславом, потом про колыбель, и как Белун меня рубил… Потом он сам рассказывал — о многом. А после предложил обменяться мечами. И я согласился. Меч Айгаслава был сработан по заказу Хальдера, а Хальдер понимал в мечах!
Потом был пир, и Лайм рассказывал о том, каким образом он собирается завтра управиться со своим волшебным пузырьком. Все — даже я — стали давать ему советы. Хоть все — ну, разве только кроме Сьюгред — понимали, что все это…
А! Что и говорить! Больше молчали. Потом она ушла в шатер. Потом ушел и Айгаслав. А мы еще долго сидели и пили, и даже возглашали здравицы. Смешно! Какие здравицы?! А после так и полегли возле костра. Только никто, конечно же, не спал — просто лежали, ждали криворотых. Да что там ждать всю ночь мы слышали скрип их несмазанных телег! А утром и увидели. Их было…
Да! Намного больше, чем хотелось бы. И шли они сплошной стеной, били в свои чурычьи бубны. Их было тьма! А сколько нас?!
Но и у нас поднялся шум: выли рога, дружинники сходились, строились. Я подошел к шатру. Сперва оттуда вышел Айгаслав, а уже после Сьюгред. Когда она увидела меня, то отшатнулась. Но Айгаслав схватил ее и подтолкнул ко мне. Сьюгред заплакала. Но Айгаслав сказал:
— Не плачь! Он поведет тебя, я дал ему свой меч. Ты понимаешь? Меч! А я… А я уже сказал: приду! А здесь тебе нельзя. Ведь вдруг стрела!
— Муж мой!
— Не плачь!
Но она плакала! Тогда он обхватил ее и начал целовать. Я отвернулся. Потом почувствовал, что кто-то тронул меня за руку. Это
— Веди, — сказала.
Я повел. Шел — не смотрел по сторонам. Мне было очень стыдно. Ведь я прекрасно знал: никто из них не уцелеет, их всех убьют, а я останусь жив! Нечиппа Бэрд, архистратиг, двенадцать раз… Х-ха! Вот судьба! Так мы и шли — я впереди, она за мной. Шли — все молчали, расступались. Лагерь прошли. По полю шли. Лишь на опушке я остановился, оглянулся. Наши стояли на холме, а криворотые в низине. Они уже натягивали луки, когда от наших вышел Лайм…
И я, схвативши Сьюгред за руку, крикнул:
— Бежим!
Мы побежали. Великий Хрт, что может быть позорнее, чем убегать ввиду сражения, которое еще только лишь начинается, когда твои соратники стоят и, обнажив мечи, ждут встречи с неприятелем?! Но я бежал. Сьюгред бежала рядом. И мы бежали напролом, пути не выбирали. Бежали долго. Падали, вставали — и вновь вперед, вперед, вперед!..
И, наконец, она остановилась. Стояла, тяжело дышала. Потом прислушалась. Прислушался и я… и различил чуть слышный грохот бубнов. Значит, уже сошлись. Значит, еще никто не дрогнул. И я спросил:
— Что муж тебе велел?
— Бежать, — сказала Сьюгред. — Бежать, покуда хватит сил.
— Куда?
— Куда я посчитаю нужным. А он, сказал, потом легко меня найдет.
Я осмотрелся. Чаща непролазная. И он разве легко…
— Ну так бежим! — воскликнул я.
Мы снова побежали. Но очень скоро перешли на шаг — Сьюгред сильно устала. И я не подгонял ее. Шел рядом, наблюдал за тем, как она выбирала дорогу… Но ничего не мог понять! То она влево повернет, то вправо, то вдруг двинется в самую чащу, а то, наоборот, ее обходит — то есть ее поведение было достаточно странным, но я молчал и покорно следовал за нею.
И так мы шли примерно до полудня, когда она вдруг резко остановилась, села на землю и сказала:
— Я больше не могу.
Но я опять спросил:
— А что твой муж тебе велел?!
— Чтобы я шла весь день без остановки.
— Тогда чего же ты сидишь?
А она гневно посмотрела на меня и сказала:
— А потому, что мужа уже нет!
— Как это нет?! — воскликнул я. — Да что ты такое говоришь? Ты что, сомневаешься в могуществе Триединого Винна? То колдовство, которое принес с собою Лайм…
— Молчи! — зло вскрикнула она. — Ты разве…
И заплакала. И долго она плакала, а я стоял над ней и не решался утешать ее — она ведь не моя жена. Да и потом, она права — сражение скорей всего уже закончилось, все полегли. А было это так: Лайм разрубил волшебный пузырек — и мы пошли на них, и сильно потеснили, но подоспели уллинцы, ударили нам в спину… Ну, и так далее. И я стоял, молчал. А Сьюгред плакала. А после замолчала. И поднялась. Пошла. И я пошел за ней. Я знал: она в этом лесу впервые, но в то же время мне казалось, что она здесь прекрасно ориентируется и потому идет не наугад, а по какой-то мне невидимой тропе. Несколько раз я порывался спросить у нее, так это или нет, но все же сдерживал себя. Ведь мне же было ясно сказано, чтобы я ей не мешал, вот я и не мешал, покорно шел за ней, молчал.