Черная стая

Сословская Ольга Игоревна

– - Что ты называешь "не хуже"?
– - возмутился Войцех.
– - Вот эти смирительные рубашки, в которых ни повернуться, ни чихнуть? Я дома кунтуш носить буду. Красиво и удобно.

– - Тулуп, -- язвительно заметила Клара, наслышанная о русской зиме двенадцатого года, -- в нем не соскучишься.

– - Да ладно вам, -- примирительно улыбнулся Эрлих, -- не мундиром солдат славен, а честью мундира.

Клерхен едва заметно поджала губы. Ганс выхлопотал у начальства поручение в Париж по какому-то пустячному делу и за столом сидел в черном. О невесте он, то

ли по недомыслию, то ли, наоборот, по тонкому расчету не позаботился, и девушке пришлось переодеваться в штатское.

– - Щербинку на столешнице видите?
– - Витольд решил перевести тему, во избежание семейной сцены между господами корнетами.
– - Это Марат рукояткой пистолета отбил. Он тут с Робеспьером и Дантоном любил сиживать, пока они между собой не пересобачились.

– - Вольтер и Дидро тоже любили, -- кивнул Вилли, -- да только Бонапарт их всех переплюнул. Треуголкой за обед расплатился, еще в юности. Теперь вон в витрине лежит, можете полюбоваться.

– - Стану я его треуголкой любоваться, -- фыркнул Витольд, залпом опрокидывая рюмку коньяку, -- Францию опозорил, Польшу предал, свободу растоптал. Тоже мне, пример выискался.

– - А кто пример?
– - заинтересованно спросил Дитрих.

– - Есть такой, -- Войцех вдруг задумался и резко обернулся к Витольду, -- надо бы слова поменять.

– - Ты о чем?
– - недоуменно спросил Витольд.

– - Jeszcze Polska nie zgin??a, Kiedy my ?yjemy, -- напел Войцех тихо, -- вот Бонапарте там явно лишний.

– - Чудесная мелодия, -- заметил Дитрих, -- о чем это?

– - Еще Польша не погибла, пока мы живем, -- перевел на французский Витольд, -- все, что взято вражьей силой, саблями вернем.

– - Это о нас, -- усмехнулся Вилли, -- мы и есть вражья сила.

– - Не мы!
– - Клерхен сверкнула глазами.
– - Не я и не ты. Как можно воевать за свою свободу, попирая чужую? Войцех, Витольд, давайте вместе споем. Давайте выпьем за Польшу, великую, равную, свободную. Назло тиранам!

И юные голоса подхватили "Мазурек", здесь, в самом центре Парижа, в кафе, где в жарких спорах и пламенных речах ковались надежды Европы на свободу, равенство и братство, попранные, но не забытые.

– - Вислу перейдем и Варту, чтоб поляками нам быть, дал пример нам...
– - Витольд споткнулся на слове, поглядел на улыбнувшегося Войцеха.

– - Дал пример нам пан Тадеуш, -- Войцех не дал сбиться ритму, -- мы сумеем победить.

– - Марш, марш, Домбровский!
– - подхватили припев друзья.

Публика в кафе зашумела, кто-то в спешке подзывал официанта, чтобы расплатиться и скрыться от греха подальше, кто-то притопывал ногой в такт, кто-то неодобрительно хмурился.

Со стороны Рю де ля Комеди показалась троица казаков, окруженных цветником ветреных демуазелек в ярких шляпках. Заслышав песню, они стряхнули с себя назойливых девиц и, на бегу обнажая сабли, кинулись к веранде кафе.

– - Маааалчаааать!
– - заорал чернобородый казак в папахе с красным верхом.
– - Ляхи недобитые! Бей их, ребята!

Дальнейшие события развивались одновременно

и с быстротой молнии.

Войцех вскочил с места, опрокинув столик, и бросился к казаку. Сабли на боку не обнаружилось, и Шемет, зарычав и оскалив зубы, скрюченными пальцами вцепился в горло давнему врагу.

Клара, в обрызганном коньяком пальто, повисла на плечах Войцеха, Мельчинский, обнажив шпагу, теснил приятелей бородача. Ганс, Вилли и Дитрих пытались разнять дерущихся.

Швейцар засвистел, и из переулка показался патруль Национальной гвардии, тут же окруживший место происшествия.

– - Шемет! Шемет!
– - на пределе легких заорала Клерхен.
– - Вернись! Вернись, кому говорю!

Войцех пошатнулся и выпустил уже начинающего синеть казака. На лбу выступила испарина, язык заплетался.

– - Это он! Витольд! Это он!

Мельчинский немедля сообразил, кого имеет в виду Шемет. Он обернулся к стражам порядка и спокойным голосом потребовал:

– - Арестуйте этого человека, господа. Я, генерал Мельчинский, заявляю, что он разбойник и дезертир, и моя сестра, на чью жизнь он покушался, может это подтвердить.

– - А офицеры Гродненского гусарского полка могут подтвердить, что этот человек предательски убил одного из них, будучи в рядах русской армии в битве под Полоцком, -- добавил уже начавший приходить в себя Войцех.

– - Мусью женераль, -- на ломаном французском залепетал казак, -- это недоразумение, их благородие обознамшись.

– - И давно ты французский выучил, мерзавец?
– - спросил Войцех сквозь зубы.
– - Уж не у мародеров ли уроки брал?

– - Пришлый он, ваше благородие, -- обрадованный русской речью приятель казака вступил в разговор, -- уже под Парижем к нашему полку явился, сказался из плену сбежавшим. Ну, мы и приняли, как же своих не принять-то?

– - Своих?
– - в глазах Шемета снова блеснул синий огонь.
– - Мой он! Мой!

Клара заслонила собой казака, которого крепко держали за руки Дитрих и Витольд.

– - Не твой!
– - воскликнула девушка, глядя Войцеху в глаза.
– - Слышишь, не твой! Он товарищей своих предал, не только тебя. Им его и судить.

– - Вот это верно, -- согласился Мельчинский, -- под суд дезертира. Гродненский полк недалеко стоит, я съезжу, свидетелей привезу. Кого звать-то, Войтусь?

– - Глебова, -- прохрипел Шемет, с трудом удерживая себя в руках.
– - Если жив еще. Он со мной был, когда этот мерзавец в бега пустился. А Линусю не зови, ей и так сейчас нелегко. Потом расскажем, как все закончится.

Казака сдали на руки Национальной гвардии, и Мельчинский, с тревогой оглядев Войцеха, которого все еще трясло от пережитого, потащил его к Линусе. К тому времени, как фиакр довез их в Пасси, Шемета уже била нервная горячка и в постель его укладывали втроем, с трудом содрав с него сюртук и башмаки. Каролина просидела у изголовья, держа его за руку, пока он не забылся тревожным тяжелым сном, а после легла рядом, крепко прижимая к себе пылающее болезненным жаром мятущееся тело.