Черные кувшинки
Шрифт:
«Какое приятное тепло…» Джеймс смежил веки. Он сознавал, что в последнее время пишет все меньше, а спит все больше. Наверное, жители деревни думают, что он становится все меньше похож на художника и все больше — на клошара.
Ну разве не прелесть — стать местным нищим? В каждой порядочной деревне должен быть свой кюре, свой мэр, своя учительница, свой почтальон… И свой бомж! Ну что ж, значит, он станет клошаром Живерни. Говорят, во времена Клода Моне в деревне тоже был свой клошар. Все звали его Маркизом — потому что он носил
Что ж, сделаться в Живерни очередным Маркизом — не такая уж плохая идея! Хотя — и Джеймс хорошо это понимал — до достижения цели ему было далеко. Пока что никто в деревне, кроме маленькой Фанетты, не интересовался старым чудаком, что спал в поле под своими мольбертами.
Кроме Фанетты.
Но ему и Фанетты хватало.
И это были не пустые слова. У Фанетты настоящий дар. Насколько же она талантливее его! Как будто Господь Бог специально повелел ей родиться в Живерни, а потом сделал так, что они познакомились.
Сегодня она назвала его «папашей Троньоном». Тем самым, с картины Робинсона. Джеймсу подумалось, что он мог бы умереть вот так, с наслаждением вспоминая произнесенные Фанеттой слова.
Папаша Троньон…
Всего два слова, но в них — вся его жизнь. От шедевра Теодора Робинсона до нахальства гениальной соплячки.
Ну надо же.
Он — папаша Троньон.
Кто бы мог подумать?
Солнце скрылось.
А ведь десяти еще нет… Почему-то резко стемнело. Или солнце, которому надоели прятки, решило сыграть в жмурки? Встало за тополем и считает до двадцати, давая луне возможность отбежать подальше?..
Джеймс открыл глаза. Его охватил ужас.
Над его лицом навис камень. Огромный булыжник на расстоянии не больше полуметра.
Что за сюр?
Он слишком поздно сообразил, что это не сон. Булыжник со всего размаху врезался ему в лицо. Висок взорвался страшной болью.
Он быстро перевернулся на живот и пополз через поле. До ручья совсем недалеко, а там — человеческое жилье, там мельница. Он позовет на помощь.
Но из его горла не вырвалось ни звука. Джеймс чувствовал, что теряет сознание. В ушах звенело, голова превратилась в огромный, готовый лопнуть шар.
Джеймс прополз еще немного. Он чувствовал, что нападавший где-то здесь, совсем рядом, намеренный его прикончить.
Но чего он ждет?
Его взгляд уперся в два деревянных столбика. Мольберт. Он вцепился в ножки мольберта и напряг все силы в попытке подняться.
Мольберт с грохотом обрушился на землю. Упал ящик с красками. По траве рассыпались тюбики, кисти, карандаши. Джеймсу вспомнилась надпись на внутренней крышке ящика. «Она моя. Здесь, сейчас и навсегда».
Может быть, он видел что-то такое, чего не должен был видеть?
Ну вот, теперь он умрет, так ничего и не узнав. Ему казалось, что вместе с кровью у него из головы вытекают, впитываясь в землю, последние мысли. Но он продолжал ползти, давя животом тюбики с красками.
Над ним снова нависла тень.
«Надо повернуться, — твердил он себе. — Постараться встать на ноги. Что-нибудь сказать». Но он не мог, охваченный леденящей паникой. Тень пыталась его убить. Она захочет довести дело до конца. Он должен бежать. Звон в ушах стал сильнее, мешая думать. Теперь в мозгу вспыхивали только самые короткие мысли. «Бежать отсюда. Подальше».
Он опрокинул второй мольберт. Во всяком случае, так ему показалось. Кровь заливала глаза. Он почти ничего не видел. Пейзаж вокруг окрасился в ржавые красновато-пурпурные тона. Наверное, ручей уже близко. Он спасется. Кто-нибудь ему поможет.
«Ползи».
Показался еще один мольберт. С палитрой, кистями и мастихинами.
Тень обогнала его.
Теперь она стояла впереди него. Сквозь красный туман Джеймс увидел, как тень схватила мастихин и приблизилась к нему.
«Все. Конец».
Джеймс прополз еще несколько сантиметров, из последних сил приподнялся на руках и перекатился через себя раз, а затем и второй. На миг в нем вспыхнула надежда, что наклона местности хватит, чтобы он докатился отсюда до самого берега Эпта. И спасся.
Надежда вспыхнула и погасла.
Тело застряло в колосьях пшеницы. Он лежал на спине, не прокатившись и пары метров. Перед глазами стояла тьма. Он выплюнул изо рта смешанную с красками кровь. Связных мыслей в голове больше не осталось.
Тень подошла к нему совсем близко. Джеймс попытался шевельнуть хотя бы одним мускулом, но у него ничего не вышло. Тело его больше не слушалось. Нет, еще слушались глаза. Он заморгал, отгоняя пелену.
Тень наклонилась над ним.
Джеймс всмотрелся в нее.
К нему вдруг вернулась ясность сознания. Последняя милость приговоренному к казни. Джеймс мгновенно узнал тень, но отказывался верить своим глазам. Это было попросту невозможно! Откуда такая ненависть? В каком безумном мозгу она родилась?
Тень, одной рукой прижимая его тело к земле, отвела вторую для удара. Джеймс даже не дернулся. От страха и слабости он почти окаменел.
Зато теперь он понял.
В нем проснулась жажда жизни.
Он не должен умереть. Не потому, что дорожит жизнью — кому нужна его жизнь? Он должен жить, чтобы не дать свершиться тому страшному, о чем он только что догадался. Он должен во что бы то ни стало помешать преступнику, задумавшему дьявольский план, в котором ему, Джеймсу, отводилась роль статиста.