Черные ножи 4
Шрифт:
Публичный дом предназначался, разумеется, исключительно для эсэсовцев. Приоритет имели старшие офицеры и унтера, но и обычные солдаты имели «доступ к фройляйн», и даже капо могло «повезти». Поэтому конвойные и старались, заранее облюбовывая девиц по вкусу.
Мне это зрелище было до крайности противно, и я старательно игнорировал всю компанию, продолжая толкать свою тележку и следя, чтобы тело ненароком из нее не вывалилось.
Конвойные и девушки ввалились в бордель, но солдаты практически сразу же вышли обратно
— Вечером, господа, все вечером! Дайте девушкам отдохнуть, освежиться и приготовиться к встрече со столь знатными кавалерами!
Конвойные явно смутились, а «мамка» продолжала подтрунивать:
— Вы, конечно, не забудете про подарки для девочек? Они будут ждать! Колечко или серьги придутся весьма кстати!..
Вот теперь солдаты совсем заскучали. Если у офицеров еще имелась возможность побаловать проституток презентами, то у обычных эсесовцев в карманах было так же пусто, как в моем холодильнике во времена давно позабытого студенчества. Да и знали они прекрасно, что до тел их допустят не раньше, чем позабавятся офицеры. Поэтому все, что говорила хозяйка борделя, выглядело форменным издевательством.
— Ничего, Марла, придет и наш час! — растеряв всяческую веселость, бросил ей один из конвойных, после чего они направились в обратную сторону.
— Придет, придет, — по-польски ответила Марла и сплюнула с крыльца, — воронье выклюет ваши глаза…
Тут она заметила меня и резко осеклась, но я сделал вид, что ничего не слышал, и прошел дальше, еще долго спиной чувствуя ее взгляд.
Я докатил тележку до места и, открыв дверь, завез ее внутрь, прошел по коридору и попал в мертвецкую.
Первое, что бросилось в глаза — отсутствовало тело Федора, которое лежало с самого края. В первую секунду я не понял, куда оно могло деться, но тут же услышал голоса за соседней дверью, ведущей к печам.
Стараясь не шуметь, я приоткрыл дверь и заглянул внутрь. У печей трудились с десяток капо. Трое закидывали уголь в топки, другие подтаскивали ближе тела убитых, среди которых я заметил и тело Федора. Он уже был раздет догола, а его вещи небрежно валялись у стены.
Крепкий, плечистый капо громко рассуждал вслух:
— Я тут сосчитал. Тело на коксовом угле сгорает примерно за тридцать-сорок минут. Таким образом, имея четыре печи в наличии, мы можем утилизировать за сутки почти полторы сотни тел. Это в теории. На практике же мы едва успеваем избавиться от сотни трупов. Где-то мы не дорабатываем! Я думаю обсудить это с господином оберкапо, а потом, если он позволит, с самим рапортфюрером!
Меня от такой арифметики замутило, но в этот раз я сдержал порыв. Зато очень хорошо всмотрелся в лицо
— Ты забываешь, Гуго, что каждый раз требуется чистить печи, слишком много всего остается внутри… куски костей, обломки черепов, вставные челюсти, в конце концов, — возразил ему худой носатый мужчина, похожий на еврея, рукой в перчатке открывая заслонку одной из печей. — Но господину оберкапо понравятся твои мысли, уверен! Считай, премиальный поход в бордель тебе обеспечен!
Гуго непроизвольно облизнулся.
— Сегодня должны привезти новых девочек. Говорят, там настоящие красотки!
Я вспомнил измученных девиц, едва переставлявших ноги от усталости. Их печальной судьбе я мог только посочувствовать. Предлагать свои тела тем, кого ненавидишь, дурная участь. Впрочем, чем я сам отличался от них в данный момент? Прислуживал убийцам, пусть и в надежде выполнить когда-то задание генерала, но выдастся ли мне подобная возможность, я понятия не имел. Пока, скорее, мог предположить, что покинуть лагерь мне вряд ли удастся, а значит, микропленку лучше вернуть обратно Зотову. А самому… достать черный клинок и пронзить им собственное сердце. Это будет наилучший выход!..
Внезапно меня заметили.
— Ты кто такой? — носатый как-то очень ловко оказался рядом с дверью и широко ее распахнул.
— Новенький, — пожал я плечами, — вот тело привез с аппельплаца.
Носатый бросил короткий взгляд на убитого и кивнул:
— Раздень его и тащи вон к той печи, — он ткнул кривым пальцем на свободную печь. — Закинем в первую партию, сейчас только угли разгорятся, и пойдет настоящий жар!..
Разоблачать повешенного от одежды оказалось задачей сложной. В эти минуты я был противен сам себе, но отказаться от этой «работы» не мог.
В который раз негромко выматерился вслух, поминая Зотова недобрым словом. Если бы не он, трудился бы я, как все остальные. На авиационном заводе Брамо, или на кирпичном заводе неподалеку от лагеря, куда каждый день гоняли несколько сотен заключенных. Пусть бы уставал настолько, что едва переставлял бы ноги, но зато был бы как все честные люди. И не приходилось бы изображать фашистского прихвостня.
Даже сутки не прошли с того момента, как я стал капо, а я уже ненавидел себя, и ничего не мог с этим поделать.
И мне казалось, что это не только мои мысли, и что Дмитрий Буров, чье тело я захватил самым бесцеремонным способом, глубоко презирает меня в этот момент.
— Терпи, Димка, — прошептал я себе под нос, — это все для дела! Для нашей победы!..
Но кого я пытался убедить, его или себя самого, сказать было сложно.
Когда тела бедолаг оказались в печах, я отошел в сторону и снял шапку с головы. Отмучились, бойцы. Вечная вам память!..
В помещение заглянул Виндек и, увидев меня, замахал руками: