Черные ножи 4

Шенгальц Игорь Александрович

Я начал задыхаться. Мне словно перехватили глотку гигантской ладонью, не вдохнуть — не выдохнуть.

А взгляд начал блуждать дальше, по хорошо освещенному складу, перебегая от одного нагромождения предметов к другому, фиксируя, осознавая.

В углу в большой куче, выше моего роста были свалены очки. Всевозможных форм металлические оправы, некоторые оплавленные огнем, другие целые на вид. С битыми и уцелевшими линзами. Видно, когда-то все это хотели перебрать и рассортировать, но пока руки не дошли.

Боже! Это только

очки — маленький аксессуар, но здесь их тысячи… сколько же людей их носили… и где они теперь, понятно без слов.

Рядом — груда поменьше. Протезы для рук и ног. И простые деревяшки, и более дорогие металлические, гибкие с пристяжными ремнями. Тут же лежали чемоданы — их осталось с сотню, но видно было, что раньше их здесь было куда больше. Последние пару лет узники прибывали напрямую с фронта, а там чемоданов не водилось.

И горы мужской одежды и белья. Брюки, рубашки, куртки, пальто, плащи, жилетки, подштанники, исподнее, нательные майки — все валялось бессчетно грудами и слева, и справа. Мятое, грязное, неаккуратно брошенное, кое-где уже покрытое плесенью, в пятнах и бурых следах крови.

Отдельными кучами громоздилась обувь. Сапоги, туфли, штиблеты, калоши, ботинки.

Всякие мелочи: кисточки для бритья, носовые платки, зубные щетки и еще много всего, что ухватил и не ухватил мой взгляд.

Немцы не пропустили ничего, что могло бы представлять хоть какую-то минимальную ценность. Они сняли с тел и складировали абсолютно все в надежде использовать это в будущем.

Твари! Твари! Нелюди!

Наверное, если бы я увидел здесь еще и детские игрушки, точно сошел бы с ума. Но детей в этом лагере не было.

— Чего застыл, капо? Или глаз на что-то положил? Так бери, не стесняйся, только мне сначала покажи, я запишу в тетрадь.

Я шумно выдохнул, в первый раз с того момента, как зашел на склад. Смотрел я только на Марио, точнее, на его затылок — он как раз отвернул голову в сторону, барским взглядом оглядывая собственное хозяйство.

Прости, Георгий, твое задание оказалось мне не по силам.

С Марио нас разделяло где-то пять шагов, и я преодолел их буквально за мгновение. Он даже не успел обернуться на меня вновь, а мой кулак уже двигался в направлении его головы.

В последний момент кладовщик что-то почувствовал, но я уже взял себя в руки. Скрипя зубами и ломая собственную волю, но я остановил смертельный удар и спрятал руку за спину.

Марио обернулся, но, кажется, не ожидал увидеть меня настолько близко, и отшатнулся в легком испуге.

— Что это? — я ткнул пальцем чуть в сторону, где у самой стены валялись непонятные железки.

— Ржавь всякая, — толстяк отступил от меня на несколько шагов в сторону, — поройся, если любопытствуешь.

Мне было интересно, и я подошел ближе к куче. Обрезки металла, скобы, ржавые крепления, перочинные ножики, пряжки от ремней, гнутые вилки, зеленые от плесени столовые ножи… и правда, сплошной хлам… впрочем…

Мне

под руку попалось шило, вполне острое, убить можно. И я решил было тут же сунуть его себе в карман, как внезапно увидел то, что никак не ожидал увидеть в этом месте.

Из-под кучи никчемного железа проглядывали черные ножны. Я вытащил их, и убедился, что клинок на месте. На рукояти было вырезано: «ДБ — 43» — Дмитрий Буров, 1943 год, когда златоустовские умельцы вручили мне, как и каждому из тысяч добровольцев, по знаменитому ножу.

Он вновь вернулся ко мне, мой именной клинок!

В другое время я бы удивился, но на войне случаются и не такие совпадения. Поэтому я просто сунул ножны за пазуху и сделал вид, что ничего не произошло.

Марио не заметил мою находку, либо же попросту ему было плевать, что именно я подобрал среди ржавого металла.

— Лучше вещи посмотри, пригодятся, — посоветовал он, уже отойдя от своего испуга и вновь приняв покровительственный облик, — зима холодная! Вон пальто валяется, глянь! Видно, еврей носил. Смотри, воротник какой, лиса! Бери себе, не пожалеешь. И сапоги те посмотри, твой размер, на меху!..

После приступа удушья на меня внезапно напала дурнота. Выворотит сейчас на этого жирного ублюдка теми крохами, что остались в желудке. Я едва сдержал порывы, и Марио это заметил.

— Э-э-э! Ты чего? Животом слаб? Давай-ка на свежий воздух, живо!

Я не заставил просить дважды и тут же вышел на улицу. Виндек, все так же лениво куривший у входа, удивился:

— Быстро ты, Шведофф! А почему ничего себе не подобрал?

— Ничего не надо, — смотря в сторону, чтобы не выдать в очередной раз свою ненависть, ответил я. — Того, что мне дал вчера, вполне достаточно.

— Ну, смотри, — пожал он плечами, — дело твое. Но там полно приличных вещей. Если покопаться, можно отыскать.

Я представил на мгновение, как буду копаться среди вещей, хозяева которых уже давно мертвы, и меня, наконец, вырвало прямо под ноги Виндеку. Тот едва успел отскочить в сторону.

Марио, вышедший следом за мной из здания склада, заметил:

— Странный он какой-то. И животом мается.

Виндек подумал и предположил:

— Это от голода. Ничего, отъестся за недельку, сил наберется. Этот еще не самый дохлый. Помнишь Гуго?

Они заржали своим воспоминаниям, в которые меня посвящать не собирались. Впрочем, мне не было до этого никакого дела.

Опустошенный морально и физически, я вытер выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони и посмотрел в высокое небо — неожиданно синее, с легкими кудрявыми облачками, несущимися прочь… прочь отсюда, из этого проклятого места, где те, кто гордо именовал себя людьми, превратились в монстров без морали и сострадания, в жестоких тварей, легко поверивших в то, что «унтерменши» не заслуживают сочувствия, что они — иные, животные, которых всем стадом можно отвести на убой.