Черные Шипы
Шрифт:
— Нет, если я просто вырежу его лицо с фотографии.
Рен переводит взгляд со спокойного выражения лица Акиры на мое насмешливое. — Вы оба в этом замешаны? Ты заставила его сделать это со мной только для того, чтобы заманить меня в ловушку?
— Ты загнал себя в ловушку в тот день, когда подстрелил Себастьяна и чуть не убил его, — я указываю пальцем на его плечо. — Свяжись с ним или со мной еще раз, даже по приказу моего отца, и ты можешь поцеловать свою гребаную карьеру и жизнь на прощание. Я слышала, Кай любит сначала пытать, прежде чем резать
— Черт. Ты.
— Что я говорил об этом языке? — неодобрительно спрашивает Акира.
— И ты! — Рен рычит на него. — Пошли вы оба нахуй, вы, странные ублюдки.
Я постукиваю себя по подбородку. — Возможно, ты захочешь вытереть всю кровь и сперму, прежде чем говорить это.
Рен снова рычит, и когда он проносится мимо меня, Акира кричит ему вслед: — Тебе лучше быть готовым к наказанию, сопляк.
Охранник останавливается, поджимая губы, прежде чем уйти, его сердитые шаги эхом разносятся по коридору.
Я смотрю на Акиру, а затем на его твердый член. — Это, должно быть, болезненно и неудовлетворительно.
— Этого не было бы, если бы ты не появилась.
— Значит, это моя вина?
— Ты думаешь, что моя?
— Я бы предложила руку помощи, но я бы предпочла, чтобы ее отрезали.
Он указывает на свой член, который теряет эрекцию, затем застегивает юкату. — Одной мысли о твоей руке достаточно, чтобы превратить грешника в священника.
— Пошел ты.
— Опять же, я бы трахнул кого-нибудь, если бы ты не пришла сюда.
— Я думала, ты асексуал.
— Я тоже так думал. Оказывается, я просто избирателен.
— И Рен из всех людей — тот, кого ты выбрал?
Он улыбается, это бывает редко и наполнено чистым садизмом. — Ему не помешала бы некоторая дисциплина. На самом деле, очень много.
— Он предан моему отцу.
— Если я этого захочу, его преданность и все, что он может предложить, будут принадлежать только мне.
— Это не так работает. Он высокопоставленный член якудзы, и он дышит этим безрассудным образом жизни. Если ты попытаешься заставить его присоединиться к тебе в мирном Киото, он, вероятно, взорвет твою машину.
— Он бы так и сделал, — его губы растягиваются в ухмылке, в которой так много гордости. — Но позволь мне беспокоиться о нем.
— С каких это пор ты увлекаешься игрой с ножом?
— Я всегда любил ножи и плоть. О, и кровь.
Я хмурюсь. — Когда мы обсуждали письма, ты никогда не упоминал игру с ножом, только игру с дыханием.
Он делает паузу, теребя ремень своей юкаты. — У меня появился фетиш.
— Ты понимаешь, что я использую эту фотографию и против тебя тоже, верно? Я рада, что вы нашли свой драйв и свой выбор, включая нож. Никаких обид. Я просто забочусь о себе.
— И Себастьяне, очевидно.
Я игнорирую резкий скрут в животе и сохраняю хладнокровие. — Не втягивай его в это.
Акира подходит ко мне, затем обнюхивает меня, как собака. — Я чувствую его запах на тебе, жена. Ты носишь его запах и его метки уже несколько гребаных недель. Ты действительно
— Ты… знал.
— Конечно.
— Тогда почему ты ничего не сделал?
— В ранний период Эдо жил знаменитый самурай-ронин по имени Миямото Мусаси, который был известен как своим мастерством, так и своей изворотливостью. Многие другие известные самураи вызывали его на дуэль, но все они были убиты, хотя и были более искусны, чем он. Знаешь ли ты, почему он каждый раз выигрывал? Это потому, что он изменил свою тактику, чтобы соответствовать слабости каждого противника. Если они были суровыми, он был игривым. Если они были игривыми, он был жестким. Быть подвижным и постоянно меняющимся — это то, что позволяет добиться цели, в то время как грубая сила рано или поздно приведет кого-то к краху.
— Тогда какова твоя тактика для нас?
— Я все еще наблюдаю, точно так же, как Мусаси делал это до своих дуалов.
— Не смей причинять ему боль.
— Не смей мне больше угрожать, и мы поговорим.
— Я серьезно, Акира. Если ты причинишь ему какой-либо вред, твоя семья получит фотографию. Твой отец все еще жив, так что ты пока не можешь владеть состоянием Мори. Он все еще может лишить тебя лидирующего положения и преподнести его твоему брату на золотом блюде. Не заставляй меня разрушать империю, которую ты строил все эти годы.
— Боже мой, Наоми. Я и не знал, что в тебе столько огня.
— У меня есть гребаный вулкан, если хочешь посмотреть.
Он улыбается, но улыбка быстро исчезает. — Никакого развода не будет. Играй свою роль, или я брошу тебя на съедение волкам Абэ.
— Тогда я просто похороню тебя и Рена взамен. Ты не единственный, кто знает мою слабость.
— Тогда тебе лучше проверить свою слабость.
Волна адреналина медленно рассеивается. Мне не нравятся апатичный тон и выражение лица Акиры. Я знаю его достаточно долго, чтобы понять, что это означает, что он взбешен и скоро станет мстительным.
Когда я нашла возможность пригрозить ему, я не могла этого упустить. Но, возможно, наступление с такой силой было не такой уж блестящей идеей.
Тем не менее, я держусь изо всех сил, даже когда мой желудок сжимается. — Почему?
— Мой подарок уже должен был дойти до него.
— Какой подарок?
— Никаких бомб, не волнуйся. Только дорогие японские эфирные масла, которые, я уверен, он оценит по достоинству, так как родился в Японии. Хотя записка ему понравится больше, чем масло.
— Подожди. Что? Себастьян родился в Японии? Как получилось, что я этого не знала? Я знала, что его бабушка и дедушка избегали его родителей, и им пришлось уехать, но я не знала, что это была Япония.
— Может быть, ты не такая тугая, как тебе кажется, если он никогда не говорил тебе, что родился в Японии. Он прожил в Токио шесть лет, пока его родители не погибли.
— Откуда ты все это знаешь?
— Мне нравится сила, которую это дает мне. Но это еще не все.
— Что это должно значить?