Черными нитями

Николаева Лина

— Эй, мальчик, купишь капусту? — он встретил той же фразой.

Рейн покачал головой. Вот сумасшедший!

— А совет послушаешь?

Остановившись, практик медленно кивнул. Старик ответил:

— Когда мне было двадцать, я усвоил вторую истину: в мире, где все уродливы, красота сама становится уродством.

— Спасибо! — воскликнул Рейн и пошёл к Чёрному дому. А старик-то не промах. Эти бы слова — да сказать Совету. Разве не сделал он демонов этим самым «уродством»?

Рейн привычно замер перед дверью, ещё раз оглядел улицу перед ним и потянул

дверь на себя. Сегодня в огромном холле было тихо. Слева от входа за столом из чёрного дерева сидел молодой мужчина и старательно писал. Перед ним стоял паренёк лет четырнадцати, согнув спину, как старик, и крепко обхватив себя руками. Зубы выбивали дробь.

Рейн посмотрел с сочувствием. Видел он таких уже, сам был на их месте. Даже отчаянный смельчак боялся перевоспитания. В народе болтали о чудовищных пытках, и каждый любил рассказать о «знакомом» парне или девушке, который не пережил истязаний, а его искалеченное тело потом нашли в сточной канаве рядом с Чёрным домом.

На самом деле были кнуты и калёное железо, а также голод и бесконечные проповеди. Ребёнок на перевоспитании получал один раз в день — краюшку хлеба, два раза — порцию боли и три — разговор с церковником. Считалось, что вместе это научит смирению и послушанию.

Как же. Спине стало горячо и больно, словно по ней снова прошлись кнутом. Рейн повёл лопатками и снова глянул на мальчишку. Он остановился и громко сказал:

— Это не твоя смерть. — И тут же пошёл к лестнице.

Так говорил старик, который сидел в камере напротив. Рейн видел его сквозь маленькое оконце на двери. Тот явно держался из последних сил и самому себе шептал эти слова подобно заклинанию. Спустя неделю, как Рейн попал на перевоспитание, старик пропал. Видимо, он нашел «свою» смерть, но мальчик тоже стал шептать так раз за разом, до и после каждого удара.

— Помолчи, ноториэс, — рявкнул мужчина за столом.

Рейн обернулся на него, выставил средний палец и поднялся на третий этаж. Перед дверью кабинета Энтона из стороны в сторону расхаживал Анрейк. Парень пришёл без маски, в новой одежде. Он остался в чёрном, но тонкая ткань рубашки и короткий плащ с вышивкой по краям так и выдавали, что он уже не готов быть практиком — в таком неудобно драться, прятаться или бежать.

— Рейн, — парень кивнул и попытался улыбнуться, но улыбка вышла неискренней. — Зачем ты идёшь к киру Д-Арвилю?

Рейн настороженно посмотрел на Анрейка и промолчал.

— Ты виделся с Эль, да? Она тебе что-то рассказала?

Рейн продолжал молчать. Анрейк скрестил руки на груди и грозно произнёс:

— Если ты не прекратишь это, я расскажу ей, зачем она тебе на самом деле!

— И лишишь Д-Арвиля информации? Не боишься вернуться в практики? Ты уже сказал, что тебе девчонка дороже службы?

— Она спасла меня! После этого я буду совсем бесчестным человеком, если позволю тебе так обращаться с ней!

Рейн закатил глаза и фыркнул.

— Если хочешь знать, твоя Эль не такая святая. Она поспорила с друзьями, что заговорит с практиком и пойдёт с ним на свидание.

Это была просто игра, понимаешь? Кто станет общаться с практиком, а? Не важно с тобой или со мной. Она хоть раз за вечер подошла к тебе?

Анрейк молчал.

— Д-Арвиль сказал верно: если хочешь продвинуться, перестань играть в благородство. Никому оно к чёрту не нужно. Иначе бы ты был куда выше ноториэса.

Анрейк покачал головой.

— Ты из благородного рода, Рейн. Тебя воспитывали так же, как меня.

— И мы оба оказались в дерьме. Так чего стоит такое воспитание? Я не из благородного рода, я — ноториэс, вот моё происхождение.

Рейн прошёл мимо Анрейка, коротко постучал и вошёл. Место секретаря пустовало, но дверь в кабинет Д-Арвиля оказалась открыта.

— Входи, — сказал Энтон. — Садись, — он указал рукой на кресло напротив стола.

Глава отделения сегодня был собран и внимательно разглядывал карту Лица и его окрестностей. На ней виднелось несколько отмеченных точек в разных районах города: в богатом Ре-Эсте, тянущемся вдоль берегов реки, в старинном Прине — центре Лица, в сером Томе, полном торговцев и дельцов, в весёлом Рин-Рине с его игорными домами и борделями и даже в бедной грязной Таре, которую в народе называли Канавой.

— Не тянись так, Рейн, шею свернёшь, — усмехнулся Энтон и свернул карту.

— Покупаете новый дом?

— Ищу вам место для работы. Такое, где можно держать парочку плохих людей, чтобы их никто не слышал, переночевать при необходимости, но откуда легко удрать в любой момент.

Рейн выпрямился. Да это же шанс для него! Надо найти подходящее место, и Энтон не поскупится на награду.

— Анрейку понравится работа в таком месте? — фыркнул Рейн.

Энтон закатил глаза:

— Ты что, там будет работёнка для тебя! Анрейка я отправлю туда, куда ты ещё не заслужил вход.

— Куда? — спросил Рейн с вызовом.

— В мир благородства и богатства, — Энтон подмигнул. — В семьях великих и достойных родов сейчас его примут лучше, чем тебя.

Рейн потёр клеймо и опустил глаза. «И что?» — едва не прокричал он.

— Право быть ноториэсом, — тут же шепнул Аст. Рейн открыто посмотрел на Энтона и ответил:

— Я — Л-Арджан. Мой род идёт от Арейна, первого из соратников Яра. Может, сейчас у моей семьи нет того дома под красной черепицей и нет паромобиля, и даже повозки с лошадью, но это не делает нас ниже других. Я сполна искупил всё. Я не хуже ни одного из этих великих или благородных родов.

Энтон откинулся на спинку кресла и улыбнулся. Рейн первый раз увидел у него такую искреннюю улыбку.

— Это я и хотел услышать, Рейн. Я не из тех, кто довольствуется малым, но мне нужны помощники. Я не хочу искать сильных и верных, я воспитаю их сам. Мне нужно, чтобы вы всюду сумели найти себе место, лазейку — называй как хочешь. Анрейку необходимо научиться быть более гибким. Он должен узнать, как живётся внизу. А тебе следует вспомнить, как это — быть сыном благородного рода.

Рейн положил руку на щёку и прикрыл клеймо.