Чёрный фимиам
Шрифт:
Сестра ласкалась, надеясь утешить брата нежностью, заботой, любовью. Увы, они тяготили его. Ему не нужны были ни ее нежность, ни забота. Эша видела синяки на теле, видела рубцы, видела повязки под одеждой. Потом они исчезали. Но с каждой новой зажившей раной Сингур неуловимо менялся, будто рубцевалась и затягивалась не только плоть, будто зарастала коростой душа. Все верно. Нельзя ведь изо дня в день встречаться со смертью на глазах у ревущей толпы и оставаться прежним.
Однако девушку пугало то, что брат от неё отдалялся. С каждой новой встречей он казался всё более чужим, всё менее знакомым. Незаметно для
Ему было важно, чтобы сестра не знала горя и лишений. Чтобы она была сыта, одета, обута, цела и невредима. Об ином он не заботился, тогда как Эше хотелось от него всего одного - тепла. Того самого тепла, которое и делало их роднёй.
А потом были удушливо-влажные джунгли Миаджана. И руины храма Шэдоку, наполовину ушедшие в черную воду, наполовину оплетенные лианами. И покрытые мхом осклизлые ступени, спускающиеся в темную глубину. И белые водяные черви - слепые, отвратительные, длинные, словно веревки. И пурпурные хищные цветы патикайи, похожие на мокрые тряпки, качающиеся на волнах. И огромные водяные пауки, горбатые спины которых усеивала россыпь кроваво-красных глаз. И существо, ставшее хозяином Эши и ее брата. Существо, которое хотело быть похожим на человека...
Все это было позже. Но девушка даже предположить не могла, что останется с этим ужасом один на один. Потому что там, в Миаджане незнакомец, облаченный в одежды цвета красной охры, убил Сингура. Уничтожил в нем то людское, что еще оставалось - способность к милосердию. Сестра пыталась согреть остывающее сердце, но, лишенная голоса, не могла поделиться с братом ничем, кроме как прикосновениями. Но от её прикосновений он напрягался и ощетинивался. Они его раздражали.
Как могла, знаками, Эша пыталась объяснить, что любит его, что хочет лишь одного - дарить ему утешение, быть поддержкой, опорой. Сингур оставался глух. Не понимал. Ему не нужна была ласка, не нужна была поддержка. Только уверенность, что сестре ничего не угрожает. Уверенность, которая постепенно переродилась в одержимость.
И тогда Эша смалодушничала. Уступила деспотичной воле. Приняла ее. Стала не сестрой, но тенью неизменной спутницы. Покорной и благодарной. Брата это устроило. Никогда в жизни Эше не было так страшно, как тогда. И никогда ей не было так одиноко, как теперь. Она знала, что Сингур умирает. Она страшилась его потерять и в то же время ждала, когда это произойдет. Она устала его бояться. Того, чем он стал.
Девушка знала, он может ее убить. С той же яростной страстью, с какой опекает, и даже во имя этой страсти. Она знала, что он опасен. Знала, что он жесток. Знала, что быть с ним рядом - все равно, что бросать и ловить остро отточенные ножи. Нельзя забавляться до бесконечности. Однажды ты устанешь или зазеваешься, и нож вонзится в тело. Убьет ли, покалечит ли - неизвестно. Но уж точно сделает больно.
Все это Эша знала. Однако в память о том, давно сгинувшем Сингуре, она любила этого. И хотя человек, который находился сейчас с ней рядом, уже давным-давно не был ее братом, девушка не могла ни бросить его, ни сбежать. Но она по-прежнему иногда спорила с ним. Она хотела достучаться до него. До того, что еще оставалось
* * *
Пэйт растерянно хлопал глазами.
– Ты понял?
– спросил его Сингур.
– Всё понял, что я сказал?
Старик потер лоб и повторил:
– Я поставлю все деньги на тебя и встану поближе к считарю. Когда бой закончится, я сразу же иду забирать выигрыш. Выхожу с площади и отдаю деньги Гельту, - балаганщик кивнул на внучка.
Мальчишка глядел обиженно, исподлобья. Когда стало понятно, что бой ему не глядеть, а вместо этого как дураку околачиваться на площади, ожидая деда, он надулся от досады и теперь всем видом показывал, как сильно оскорблен.
– Гельт, что делаешь ты?
– повернулся Сингур к пареньку.
– Я бегу к синим лестницам, оттуда через улицу белых домов, затем по голубым лестницам, зеленым и там отдаю деньги Алессе.
– А я, - не дожидаясь, когда к ней обратятся, выпалила девушка, - забираю кошелек и через желтые дома спускаюсь к балагану. Эгда с Хлоей собирают кибитки, деда и Гельт уже будут здесь, когда я прибегу, мы сразу уезжаем.
Сингур кивнул.
– Да. И мы в расчете. Я ничего вам не должен и больше с вами не поеду. Вы сами по себе. Мы - сами по себе.
Пэйт, стиснул в кулаке бороду и сказал только:
– Опасно...
Его собеседник пожал плечами:
– Не особо. Если всё сделаете, как говорю, и не будете мешкать.
Пэйт вскочил и забегал туда-сюда в сгустившемся полумраке.
– Послушай, рисковое дело-то. Может, нанять каких охранителей?
Мужчина хмыкнул:
– Каких? Тебя тут никто не знает, ты тоже никого не знаешь, а выигрыш понесешь такой, что на месте охранителей я бы тебя уложил в первой же канаве. А, может, и на площади прямо. Нужен ты им, охранять тебя.
Пэйт замер. В нём в непримиримой схватке сошлись страх, здравый смысл и жажда наживы.
– Ты так уверен, что я получу этот выигрыш, что...
– Ты получишь этот выигрыш, - спокойно сказал Сингур.
– Но ты можешь не рисковать. Я просто предложил. Если хочешь. Если нет...
Эгда смотрела на брата со страхом и надеждой одновременно. Если он поставит все имеющиеся сбережения и Сингур вправду одержит победу в схватке, у них будет столько денег, что можно будет осесть, купить домик и хозяйство. Потому что ездить в кибитках, когда нет крепких мужиков в попутчиках, с каждым годом все опаснее. Да и девки входят в такую пору, что им пора подыскивать мужей, а кому они нужны - без гроша за душой? Старики же с каждым годом становятся лишь дряхлее.
– И лишнего с собой не тащите, - посоветовал Сингур, подавляя зевок.
– Если вдогонку пустятся, вам барахло только помешает. Я б на твоем месте всем по лошади купил, а кибитки бросил.
У Пэйта сердце подскочило к горлу. Ввязывается же он на старости лет! Ой, дурень плешивый... Его собеседник, словно почувствовал немудреные опасения и потому изрёк:
– Если боишься, лучше вовсе не браться. Страх - плохой помощник.
– Деньги нужны, - хмуро ответил Пэйт.
– Это да, - согласился вальтариец.
– Деньги всегда нужны.