Чёрный лёд, белые лилии
Шрифт:
Капитан Соловьёва, майор Калужный. И двенадцать девчонок, оставшихся сержантами навсегда.
Никакие цветы почему-то не приживаются там, и только белые полевые лилии расцветают на склонах в мае.
Спите, мои милые девочки, спите, мы ни за что не потревожим вас. Спите, храбрые снайпера и десантники, спите, юные красавицы, прекрасные, как сама весна, спите, героини и защитницы, спите, подруги, спите,
Спите, мои тихие ангелы, крылатые ангелы. Небо навечно стало вашим домом; в ваших сердцах нет больше зла, в ваших душах нет ненависти, в вашем теле нет боли.
Спите, мои прекрасные ангелы, вы белы и чисты, как снег. Вы - любовь.
Спите. На ваших руках нет больше крови.
Сын ворчит, испуганно попискивает, просыпается, но не плачет, только смотрит на меня задумчиво, широко распахнув тёмные глаза, будто всё понимая. Он какой-то другой, не такой, как шебутные, неугомонные девочки. Он всегда смотрит так.
– Ш-ш, - шепчу я, качая его.
– Что, сны плохие? Мне тоже иногда снятся... Но твой папа рядом. Однажды ты подрастёшь, мой милый, и спросишь, почему он вернулся ко мне, почему остался, - я улыбаюсь, а сын смотрит на меня во все глаза.
– Наслушаешься россказней Валеры и Машки и спросишь: «Ну как же так, мама, ты ведь с ним воевала?»
Тон поднимается из высокой золотистой травы, окружённый солнечным цветом и сиренью, и машет нам. Я только улыбаюсь и киваю, боясь потревожить сына, который снова закрыл глаза, перевожу на него взгляд, маленького, тёплого, сонного, целую в переносицу и глубоко вдыхаю детский запах.
– Пройдёт много времени, прежде чем ты узнаешь: бывают войны пострашнее этой.
Я закутываю малыша чуть теплее и снова смотрю на расцветающий луг, бегающих по нему девочек и Тона. Мне двадцать пять, у меня есть муж и трое детей - иногда я чувствую себя до ужаса старой.
Когда-нибудь я расскажу тебе обо всём, родной мой, только, наверное, обойду молчанием нашу боль: то, что мы выстрадали, навсегда останется между твоим папой и мной. Я расскажу тебе обо всех смертях, но не забуду и про летние рассветы над океаном, про высокие горы непокорённой Камчатки, чьи вершины терялись в бархатных облаках, про прозрачные, как хрусталь, озёра, свежие, зелёные леса и бескрайние поля с золотыми колосьями; я поведаю тебе о войне и крови,
Белые лилии перешёптываются, танцуя под ласковыми лучами весеннего солнца. Оно всегда встаёт из океана там.
Я прошла через многое, мой милый, но, наверное, не стала серьёзней, храбрее или сильней. Вряд ли я смогу сказать тебе что-то мудрое, когда ты подрастёшь. Я уходила на войну в семнадцать лет, распахнув своё сердце, уходила, готовясь любить весь мир - и ты знаешь, кажется, я так и не научилась его ненавидеть. Я до сих пор многого боюсь, во многом сомневаюсь и не знаю об этой жизни, в общем-то, ровным счётом ничего, но одно я смогу сказать тебе точно: если что-то и спасёт наш мир - то только любовь.
Я знаю, что когда-нибудь всё это станет историей. Наши победы станут просто буквами в учебниках и тетрадях, и смешные фотографии выцветут. Все мы состаримся, все мы рано или поздно уйдём, но сейчас я здесь. Это происходит на самом деле. Я здесь. Я сижу и смотрю на колосящийся луг, переливающийся всеми цветами золота. И в такие моменты я понимаю, что смерть никогда не станет концом, если ты чувствуешь вечность у себя внутри.
И когда-нибудь я сумею рассказать тебе сказку, не идеальную, может быть, глупую, но лучшую из всех существующих: однажды на свете жила девочка, которая вместо цветов носила в руках автомат. Иногда она думала, что жизнь слишком жестока и несправедлива; она думала о том, что испачканные руки уже никогда не отмыть от крови. Ночами под грохот взрывов она молилась, чтобы всё стало лучше, но этого не случалось. Она встретила не Принца, а поломанного, потрескавшегося Щелкунчика. И всё-таки она нашла свой счастливый конец.
Эта девочка была я.
– Он остался со мной, понимаешь?
Сын снова открывает глаза и смотрит на меня вопросительно. Я глубоко вдыхаю, перевожу взгляд над майское безоблачное небо, слышу смех дочек и Тона. Тихо улыбаюсь сама.
– Просто он обещал мне моё «хорошо».