Черный пес Элчестера

Митюгина Ольга

Теплая от солнца скамья в телеге для приговоренных, корявая и ссохшаяся, приятно согревала истерзанное пытками тело; солома, набросанная на пол скрипучей повозки, покалывала ступни... Жесткие, гладкие хлебные стебли.

Это была жизнь, сама жизнь во всем ее великолепии: касания ветра сквозь прорехи изодранного платья, щебет птиц, солнечные лучи... Бьянка была благодарна судьбе за эту возможность - в последний раз прикоснуться к чуду дня и вольного воздуха, благодарна за один лишь выход из душного каземата...

А в ее руке,

в ее сжатой руке - была смерть.

Флакон хрустальными гранями врезался в ладонь, и девушка знала, что, когда придет время, она опустошит его...

Но у нее еще есть несколько минут, несколько упоительных, роскошных минут, почти целая вечность...

Повозка дернулась и остановилась. Бьянка изумленно подняла голову. Ее оглушил гвалт толпы, гиканье и улюлюканье.

Перед ней, окруженный вязанками хвороста, возвышался помост. Как черный обвиняющий палец, воздетый к небу, в его центре темнел облитый смолой столб.

– Слезай!
– ее грубо дернули волосатые руки стражника, девушка коротко охнула.

– Все? Уже все?
– беспомощно спросила она.

– Ведьма!
– выли в толпе. В щеку врезался огрызок яблока. Вздрогнув, Бьянка вскинула взгляд: ей показалось, она узнала мальчишку, которого сама около месяца назад выходила, вылечив от жестокой лихорадки.

Она закрыла лицо руками, спутанные грязные волосы свесились с двух сторон, спрятав от нее весь мир. Нет...

– За гнусные преступления... против Бога и людей, против священных установлений нашей святой Церкви...Бьянка Тосканская приговаривается... через сожжение на быстром огне!

– Ведьма! Ведьма!

– Приспешница дьявола!
– неслось со всех сторон.

– Кровопийца!

– Колдунья! Мерзкая тварь!

– Это неправда... Неправда...
– всхлипывала Бьянка, совершенно забыв и о флаконе, и о костре. Лишь бы спрятаться от этих негодующих, обвиняющих, глумливых взглядов.
– Я же лечила... Я только лечила...
– шептала бедняжка. И вдруг выкрикнула: - Я же лечила ваших детей, скоты! Где же ваша благодарность?!

Ее грубо толкнули к лестнице, ведущей на помост.

– Ведьма!
– возмущенно вздохнула толпа.
– Пусть покажет свою силу! Не можешь, дьяволица?

– Прямая дорожка на костер!

– Еще неизвестно, чем она лечила наших малюток!

– Разорвать ее!

– Гадина!

– Тварь!

Стража и палач совместными усилиями тащили приговоренную. Девушка упиралась и голосила:

– Я не ведьма! Не ведьма!.. Если бы я была ведьмой, я не могла бы лечить! Я не потерпела бы такого обращения!..

Тухлое яйцо, метившее в голову осужденной, угодило в панцирь стражника, и по металлу растеклась желтая вонючая жидкость. С громкой руганью солдат дал "ведьме" пощечину. Бьянка упала на колени, и флакон, который она держала в руке, выпал и разбился.

Толпа ахнула.

Бьянка зажмурилась, такая яркая вспышка ударила по глазам.

А

когда она их открыла, было темно.

Огромная, чудовищная туча съедала небо, и в ее серо-черных недрах трепетали белесые вспышки молний, и этот поистине адский котел клокотал, свиваясь в чудовищную воронку.

Вихрь упал на замершую площадь, ударом грома сбил с ног стражу, сорвал крыши с домов, унес в черную хмарь разноцветные флаги... И тогда над городом прокатился вопль.

Люди, толкаясь и опрокидывая друг друга, кинулись врассыпную, прочь от накрывшего площадь кошмара, но вихрь, хоботом смерча упав на землю, воющими стенами отгородил их от прочего мира...

И в этом вое слышался смех.

По епископскому балкону струились мертвенно-голубые сполохи, плетя ветвистую сеть. В их тусклом свете было заметно, что епископ сидит в своем кресле с перекошенным лицом, и по подбородку его неопрятно стекает струйка слюны. Похоже, Его Преосвященство лишился сознания.

И какой-то священник, размахивая широкими рукавами рясы, что-то кричит стражникам, указывая на одного из знатных дворян...

Шар бело-голубого огня с треском обрушился на трибуны, взорвавшись прямо под носом у священника...

Бьянке показалось, что она ослепла и оглохла.

Она прижалась к столбу, уткнувшись лицом в колени, и мелко дрожала, не осмеливаясь открыть глаза, когда к ней осторожно прикоснулась чья-то рука.

– Бьянка...
– раздался тихий голос.

Девушка отважилась посмотреть, и с удивлением увидела подле себя мэтра Джеронимо.

– Идем, Бьянка, идем...

– Я боюсь...
– прошептала она, в этот момент похожая на маленькую испуганную девочку.

– Скорее, Бьянка, скорее!

Мужчина почти силой стащил обессиленную травницу с помоста, и в это мгновение в черный столб ударила молния.

Он вспыхнул, но пламя, струившееся по нему, было бледно-голубым, призрачным, и девушка вконец ослабела от ужаса. Колени ее подкосились, и она всем телом повисла на плече медика. Тосканец волок ее куда-то...

Пламя мерцало, единственное нарушая кромешный мрак, накрывший площадь, но его холодные языки не трогали хвороста. И тогда, на этом возвышении, Бьянка увидела женщину.

Ее лицо светилось во мраке, и было обращено к трибунам.

Там, как показалось знахарке, шла потасовка. А потом какой-то человек в черном блио прыгнул вниз, прямо через перила, в возникший водоворот голубых искр, плавно опустивших смельчака на землю - и помчался через площадь, к женщине на помосте, а вслед ему кто-то что-то кричал, но девушка не могла расслышать слов за воем бури.

Женщина на помосте расхохоталась.

– Во имя Свет Несущего!
– вымолвила она, и ее голос звонкой холодной волной окатил всю площадь - да это он и звучал в вое ветра, в потрескивании пламени...
– Чтобы вы, брат Климент, впредь не осмеливались трогать ведьм!