Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
Шрифт:
— Это так, великий хан, — сказал Сача.
И Тайчу тоже сказал:
— Это так, великий хан.
— А о чем мы с вами договаривались и о чем условились, Сача и Тайчу?
— Мы не сдержали слово, хан. Поступай с нами как положено.
— Быть по сему! — воскликнул хан, выхватил из ножен тяжелую кривую саблю, взмахнул — и дуб словно ветром обдало. Мощная крепкая ветвь была перерублена и повисла на тонкой кожице. — Подставляйте ваши шеи, предатели!
И оба опустили головы.
Хан дважды поднял и опустил саблю. Один из охранников отбросил черноволосые головы далеко за дубы.
—
Под ликующие крики своих соплеменников он медленно проделал путь до шатров своей супруги Борты.
Як подтащил на главную площадь орды повозки с высокими колесами. Пленные стояли в пять рядов за дубами, а за ними наши воины с женами и детьми. Те женщины, чьих мужей подло ограбили и убили чуркины, плакали и покрывали пленных проклятьями.
Сквозь ветви дуба пробивались лучи солнца. И лица у пленных были зеленоватыми, а на некоторых из них иногда появлялись солнечные пятнышки.
Когда первых двоих подвели к повозке, толпа умолкла, наблюдая за ними и как бы мысленно измеряя их, хотя они еще не подошли к повозке. И вдруг раздался издевательский смех: эти двое пленных оказались столь низкорослыми, что не попадали под меру смерти — до ступиц повозки они головами не доставали. По небесным законам, их оставили в живых, обратив в рабов. Позже всех таких, кому дарована Небом жизнь, раздадут по большим семьям и приставят к работе.
По площади пинками прогнали еще двух чуркинов. Более высокий из них взывал к солнцу, падал на колени и умолял о пощаде, целовал сапоги стражника. Но его голова оказалась над ступицей. И воины обезглавили его.
Толпа хранила молчание.
Я пошел к дворцовой юрте Чингисхана. Он, победитель татар, встретил меня с улыбкой.
— Я отомстил за смерть отца, моей матери не придется больше плакать по ночам!
Потом он похвалил своих военачальников, особенно Бохурчи. Темучин сказал:
— Он все равно что юртовый пес: в бою у него краснеют глаза, он вгрызается во врага, а когда видит его кровь, он еще больше распаляется — и тогда он просто страшен и неукротим!
Хан протянул мне чашку горячего чая и возбужденно продолжил:
— Я видел однажды, как он со своими людьми поднимался на холм, за которым засело несколько татар. Его жеребец за время битвы совсем выдохся, пена свисала с него клочьями. Посреди склона он остановился, упрямо опустил голову — и ни с места! В Бохурчи полетели тучи стрел, как он не погиб, знает одно Небо. И тогда он ткнул острием кинжала в левую сторону шеи своего жеребца. Кровь так и брызнула. Бохурчи прижался губами к ране и наполнил рот его горячей кровью, словно побратавшись с ним. И тот сразу обрел крылья, он так и полетел вперед, увлекая за собой остальных, — и они затоптали татар!
— Я слышал, — проговорил я несколько погодя, — что китайский главный военачальник присвоил тебе после этой победы высокое звание?
— Да, он почтил нашу победу, присвоив моему названому отцу титул Ван–хана, а меня он отныне именует Чао–хури. Мы с великим императором китайской империи теперь друзья и можем за наши границы не опасаться.
Темучин слегка улыбнулся и подошел к одному из многочисленных ящиков с захваченной добычей.
— Я дарю тебе
— Да, Темучин.
— Ты правильно поступил. Случись с ней что, твое горе стало бы моим горем. Моя Борта сказала, как почтительно умеет хранить молчание твоя жена.
— Как это предписано законом, мой друг.
— А еще моя нежная Борта сказала, будто твоя маленькая жена одевается и тебе, и всем людям на радость.
— Она любит меня, Темучин.
— Хороших мужей узнают по хорошим женам, — сказал хан. — Когда жена глупа и злоблива, когда не содержит хозяйство в должном порядке и не умеет любезно принять гостей, все сразу видят в этом плохие свойства мужа. А когда у нее в руках все спорится, когда она ласково принимает гостей и угощает их на славу, это прибавляет уважения мужу и укрепляет его доброе имя.
Темучин поднялся, сделав мне знак следовать за ним.
В восточном углу большой дворцовой юрты он отбросил в сторону тяжелый бархатный полог. И мы оказались в небольшом полукруглом помещении, полностью обтянутом небесно–голубым шелком. В центре стояла золотая колыбель. На белом покрывале лежали бесчисленные жемчужины, большие и маленькие, походившие на капли росы.
— Это мои татарские трофеи, — проговорил он тихо, словно новорожденный уже лежал в колыбели, и слегка тронул кончиками пальцев драгоценную чудесную вещь которая начала покачиваться туда–сюда.
— Если Борта вскорости родит и это будет мальчик, я назову его Тули!
Я видел счастье в его глазах. Они сияли, как жемчужины на покрывале в колыбели.
Когда я возвращался в свою юрту, мне у трех дубов повстречалось много народу. Рост пленных больше не измеряли по ступице высокого колеса в повозке…
Глава 11
С ЛУКОМ И МЕЧОМ
С каждой зимой у нас прибывало седины в волосах, каждое лето сгорало в боях и войнах и приумножало наши силы.
В то время как младший сын Чингисхана — Тули, качавшийся в раннем детстве в драгоценной татарской колыбели, еще хранил вместе с матерью огонь в отцовском шатре, его старшие сыновья Джучи, Чагутай и Угедей сражались бок о бок с отцом, покоряли чужие племена и народы, повергали в прах непокорных, не желавших склонить головы перед ханом. Скольких мы уже ни взяли под свою руку, как ни разрослось наше царство, еще хватало племен и народов, не присоединившихся к нам и не желавших слияния всех живущих в войлочных юртах.