Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
Шрифт:
— Мой хан, — сказал Бохурчи, — такого наша степь еще не видывала. Благодаря твоей мудрости мы устрашим всех тех, кто не желает тебе повиноваться!
Остальные двенадцать военачальников поддержали Бохурчи и встали на колени перед теми полями, которые были как бы их тысячами. Каждый из них должен был переставить их так, как велел Чингисхан. А потом он показал еще, как они будут впредь обороняться. И здесь он отошел от прежних правил, приказав ставить в будущем крепость из повозок не по центру позиции, а на краю одного из флангов, чтобы враг принял это место за центр и сюда и направил свой главный удар.
—
Прежде чем отпустить их, он строгим голосом повелел военачальникам:
— Передайте вашим воинам: кто начнет мародерствовать во время боя, будет немедленно казнен, потому что своими действиями он ослабит наши силы. Всю добычу мы разделим после боя по справедливости. Это мой первый закон, и я провозглашаю его под Вечным Синим Небом, зная, что он созвучен мудрости наших предков!
На следующий день Чингисхан снова созвал военачальников к Санггуру и велел каждому показать, что он понял из вчерашнего. Сидя под кедром, он молча наблюдал за тем, как они переставляли камешки, повторяя приемы, которые он им показал накануне. Вмешивался только в тех случаях, когда один из них допускал ошибку или серьезную неточность. Если же обнаруживал в ком–то из военачальников неуверенность в себе, если тот начинал, к примеру, запинаться, путаться или подолгу задумываться, он приказывал начать все сначала. Причем этот приказ хан отдавал спокойно, по–дружески и даже с улыбкой.
Вскоре тысячи, расположенные в строю, как камешки на желтом песке, выступили в открытую степь, чтобы испытать себя в новой игре.
Я скакал рядом с Чингисханом. Для наблюдения за маневрами он выбрал вершину пологого холма. Для начала тысячи испробовали новый способ построения: сто человек по фронту, десять рядов в глубину. Потом открывали первый ряд и пропускали девять рядов легких всадников, испробовали отход в сторону и захват в клещи, переход из засады в прямую атаку. В эту военную игру они играли с удовольствием и неподдельным воодушевлением.
Чингисхан сказал мне на холме:
— Об этом я в детстве подолгу мечтал у хунгиратов, Кара—Чоно!
— Об этой игре?
— Нет, дорогой друг, не об игре, а том, что за ней воспоследует!
Над полем битвы, на котором не было ни убитых ни раненых, веял легкий ветерок. Победители захватывали и уводили пленных, но пленные улыбались, отпускали шуточки и распевали песни, и никто из них не страдал от голода или жажды, а стражники отпускали их на волю перед возвращением в орду.
Чингисхан спросил одного из проезжавших мимо воинов:
— Как тебе нравится новая игра?
— Очень! — воскликнул тот, высоко над головой подняв свой круглый щит, — Это куда увлекательней, чем даже охота, мой хан!
— Я вижу, ты из победителей?
— Я — да, мой хан.
— И еще я вижу, что ты десятник? Ты голова десятка, ее душа и смысл?
— Да, мой хан.
— И ты показываешь им, что и когда они должны делать?
— И это так, мой хан!
— Приблизься ко мне, воин!
Юноша взлетел на коне на холм и спешился перед нами.
Чингисхан сорвал со своего наряда драгоценный камень и протянул юноше:
— Пусть при виде врага твои глаза заблестят так же, как блестит этот камень! Возьми его!
— О мой хан!
Солнце спускалось за кустами терновника, бросая красные лучи на тысячи играющих в военную игру всадников, волны которых перекатывались по ровной степи, подобно волнам широкого огненного моря.
Глава 10
КОЛЮЩИЕ ТЕНИ
После назначения меня начальником личной охраны Чингисхана вышло так, что я гораздо чаще, нежели прежде, находился в его непосредственной близости. Когда в лагере появлялись торговцы, которых Чингисхан склонен был принять лично, он привлекал к беседе с ними и меня. Я присутствовал при приеме иноземных послов и чаще всего первым узнавал о его новых мыслях и планах, потому что он всякий раз спрашивал меня, что я о них думаю. В такие часы я вспоминал о моем умершем отце, ибо если бы он вернулся из вечных высей, то порадовался бы сущности Чингисхана. Его опасения как будто не оправдывались, потому что хан был справедлив, строг и добр, а его благородную цель — объединить все живущие в кибитках племена в единый народ монголов — мой отец одобрил бы всем сердцем.
К нововведениям моего друга Темучина относилось и то, что он придумал службу «быстрых гонцов», которые сообщали нам обо всех важных событиях в соседних племенах или направлялись к ним с вестями от хана. Они разлетались во все стороны света, быстрые, как стрелы, вот их и прозвали «стрелогонцами». Чингисхан обязал соседние племена предоставлять им в любой час дня и ночи свежих лошадей. А так как хан чаще всего делал им приятные подарки и щедро угощал в своем дворцовом шатре, гонцы эти всегда с удовольствием собирали для хана сведения самого разного рода, а потом с радостью передавали ему, за что они опять–таки щедро вознаграждались. И поэтому наш хан всегда первым узнавал обо всем, что случалось в степи.
В один из жарких летних дней гонец доложил, что по пути к нам находится посольство из царства Хин [5] с намерением посетить хана и узнать о его способе правления.
— Должен ли я принять этих высокомерных посланцев из чужой страны? Ответь мне, Кара—Чоно.
— А почему бы тебе не принимать их?
— Они называют нас варварами, они насмехаются над нами, потому что мы живем в кибитках и кочуем со стадами по степи.
— Так ведут себя только торговцы, Темучин.
— А послы?
— Они тоже так думают, но, будучи умными, не подадут виду. Прими их, Темучин. Это послы от императора Чан—Суна. И если великий император отправляет послов в степь, он чего–то от тебя хочет, а раз он чего–то хочет от тебя, хана степи, ты тоже можешь чего–то от него потребовать.
Чингисхан улыбнулся.
— Я приму его, Кара—Чоно. Твой совет мне по душе. И хорошо, что они придут ко мне, а не к Таргутаю или Джамухе. Передай моей супруге Борте, чтобы принарядилась, скажи моей матери, чтобы надела самый дорогой наряд, прикажи моим слугам и поварам приготовить самые лучшие яства и напитки.