Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Давид Курт

Чингисхан приблизился ко мне, пройдя сквозь расступившуюся перед ним толпу, распростер объятия и громко проговорил:

— Кара—Чоно, прости меня, мой друг!

Все сразу умолкли.

Когда Чингисхан обнял меня, его синий шелковый халат зашелестел и затрещал.

— Прости меня, — повторил он.

— Мне нечего прощать тебе, дорогой друг, — ответил я. — Мы друзья, и я верю, что ты не сделаешь ничего такого, что было бы мне во зло или было мне не по душе, как и я никогда не сделаю ничего, что тебе не понравилось бы или причинило зло.

— Разве ты не надеялся, что я и тебя поставлю над тысячей моих воинов? Что ты станешь одним из моих военачальников?

—

Тебе лучше знать, почему ты этого не сделал!

Обернувшись к толпе, Чингисхан сказал:

— Это Кара—Чоно, Черный Волк. Он сдержан, молчалив, он не сорит словами. Но когда говорит, слова его на вес золота. Он сражается как тигр, но после боя подвигами не похваляется, он стоит в первом ряду моих сподвижников, которые освещают мою жизнь солнечными лучами, но никогда не старается быть на виду, он предпочитает замешаться в толпу, где его легко не заметить или забыть. Я хочу назначить его начальником моей личной охраны. И чтобы его юрта всегда стояла рядом с моим дворцовым шатром!

Я вдруг оказался у всех на виду, хотя никогда на виду быть не хотел. В личную охрану принимали только юношей из знатных семей, а я происхождения низкого, и сейчас на меня были обращены не только приветливые, но и завистливые взгляды. Я предпочел бы сейчас быть подальше отсюда, мне захотелось опять остаться наедине с моим Золотым Цветком. И хотя чувство гордости все же воспламенило меня — как–никак я начальник личной охраны Темучина! — я постарался мою радость и гордость не показывать.

Я отдал Чингисхану низкий поклон, как требовал обычай, а когда вновь выпрямился, он уже оставил меня и стоял в окружении людей знатных и высокородных.

Некоторое время спустя случилось так, что веселье, обычно вызываемое возлияниями кумыса, обернулось вдруг шумным спором: умные речи словно затопило пустословием. Женщины верещали, мужчины орали, над головами полетели кубки, и на дорогом ковре, где восседал Чингисхан с другими благородными мужами, началась необузданная потасовка. Впоследствии я узнал, что ей предшествовало: один из поваров на пиру наполнил по ошибке кубки не по старшинству — жене менее знатного военачальника налил прежде жены более знатного.

Я, никогда не переносивший пьяных драк, поспешил к своей юрте, где Золотой Цветок уже возлежала на шкурах. Она, как всегда, улыбалась при моем возвращении домой, а я долго гладил ее длинные черные волосы: перед отходом ко сну она расплетала косы. Я изливал на нее всю мою нежность, все известные мне ласки. Сквозь решетку крыши юрты на нас падал косой лунный свет, и, лежа на спине, мы пересчитали звезды, которые заглядывали к нам. Сегодня их было девять, и мы сказали себе, что девятка — счастливое для нас число.

Шум в орде постепенно затих.

Лаяли юртовые псы, отвечая на протяжный вой волков. Где сейчас голова одного из них? Санггур что–то невнятно лепетал среди ночи. О чем думал сейчас Чингисхан? И что чувствовал Джамуха после того, как расставшийся с ним Темучин так высоко вознесся и обрел большую власть и силу? Я думал об этом, пока не заснул.

В моих объятиях спала Золотой Цветок.

Нас усыпила светлая летняя ночь, теплая и добрая. Из степи доносился запах горькой полыни.

Вскоре после того, как Темучин был избран ханом, произошло что–то такое, что никогда прежде в степи не случалось: Чингис приказал тринадцати военачальникам разделить свои тысячи на сотни, а сотни на десятки. После этого он позвал тысячников, сотников и десятников к себе и сказал им:

— Как было до сих пор? Десять тысяч воинов были десятью тысячами воинов,

и только. Они беспорядочно нападали на врага и побеждали, если у врага было меньше десяти тысяч воинов. А я хочу дать вам в руки средство побеждать врага, который числом вдвое сильнее нас. Как нам иначе уничтожить тайчиутов, которых тридцать тысяч, если нас всего тринадцать? Поэтому отныне мы будем воевать в боевых порядках, в которых каждый десятый поведет в бой остальных девять. Девять воинов срастутся в одно тело, а десятник станет его головой! А для того чтобы каждый воин знал свое место в битве, я придумал игру, которая вас порадует: вы будете сражаться, не получая ранений. Это будет война без войны, но эта игра сделает из вас войско, перед которым не устоит ни один враг!

— Объясни нам эту игру! — воскликнул Бохурчи.

Другие военачальники тоже воскликнули это, им тоже

не терпелось поскорее проникнуть в смысл игры.

Один из них спросил:

— Скажи, хан, поднять ли мне мою тысячу и вывести ли ее в степь?

— Нет, — ответил Темучин. — Прежде чем в игре примут участие воины, необходимо, чтобы вы проиграли ее в голове. Вот слушайте!

Я знал, куда он нас поведет: все последние дни Чингисхан проводил в одном и том же месте. Это было у озера Санггур, где под могучим кедром лежал чистый желтый песок, выплеснутый сюда волнами озера. И хотя никто не знал, чем он там занимается, многим было известно, что его слуги собирают по берегу белые, синие, красные и зеленые камни и сносят их к кедру. Он сидел под кедром в одиночестве, в раздумье поигрывая ими.

Вот туда–то он нас и повел.

Бесчисленные камешки, равномерно выложенные в ряды и кучки, отчетливо различались на фоне желтого песка.

— Здесь тринадцать рядов, тринадцать клеток, — с удивлением проговорил один из военачальников. — Это как бы наши тринадцать тысяч воинов?

— Ты зришь в корень, — подтвердил его догадку Чингисхан. — Вы видите перед собой тринадцать тысяч камешков. Эти тринадцать тысяч — наше войско.

Мы окружили хана с его камешками, и он объяснил, что с помощью камешков мы можем разом обозреть все наши тысячи, чего нам в степи не удастся.

— Здесь, на совсем небольшом участке, лежат мертвые предметы. Но с ними мы испробуем разные способы ведения боя. И когда мы ими овладеем, мы перенесем их на предметы живые.

После этого Чингисхан объяснил, как тысячи будут изготавливаться к бою. Указывая на камешки, он говорил:

— Построение каждой тысячи будет таким: сто человек по фронту и десять рядов в глубину. В первом ряду мы на обоих флангах, обозначенных у нас синими камешками, поставим всадников в железных доспехах. И в таком построении мы с одной или несколькими тысячами, в зависимости от сил противостоящего нам противника, нанесем удар по фронту врага. Число наших воинов при таком ударе должно быть намного меньше сил противника, которого необходимо заставить при этом думать, будто перед ним все наше войско. Перед нашими воинами, которые нанесут прямой удар, стоит такая задача: после короткой и задиристой схватки наш первый ряд в тяжелых доспехах расступается и пропускает вперед легких всадников — на них будут доспехи из дубленой кожи — на быстрых лошадях, и они обрушиваются на превосходящие силы врага всеми девятью рядами, смешиваются с ним, раскалывают и распыляют его силы. Прежде чем враг поймет, что превосходство в численности на его стороне, и перестроит свои ряды, на него накинутся наши стоящие до времени в засаде тысячи — причем со всех сторон! — и разобьют растерянного и утомленного уже врага.