Чертово колесо
Шрифт:
Жизнь идет, время бежит, она стареет, а у нее нет ничего, что должно быть у женщины, — ни мужа, ни семьи, ни детей, ни дома!
Смахнув слезу, она пожаловалась:
— У него очень тяжелый характер…
Бати презрительно сморщился:
— Характер? Да он сволочь! Он не любит тебя! Не ценит! Как ты этого не видишь?! — прошипел Бати, резко бросая машину в крутой поворот. Переждав (она ничего не ответила), он другим голосом произнес: — Ты должна быть счастливой! Ты ведь такая красивая, нежная! Тебе нужна красивая оправа!
Услышав про оправу, она вспомнила о кольце,
— Оставь! Потом, — притормаживая, продолжил: — Неужели сейчас так расстанемся? Поедем ко мне, посмотрим фильмы, есть кое-что новое… Ведь еще нет и девяти. У меня есть «Ключ»… Бертолуччи… «Последнее танго в Париже»… «Девять с половиной недель»…
— «Ключ»?.. — переспросила она, вспомнив, как хвалили сотрудницы этот фильм. Ей вдруг очень захотелось посмотреть его: «Что, в самом деле? Все уже смотрели, одна я не видела». — Боюсь, что дома волноваться будут, — неуверенно произнесла Нана.
— А ты позвони, скажи что-нибудь… Можешь ты устроить себе выходной? Праздник?
— Праздник? — переспросила она еще неуверенней. — Какие тут праздники?
Бати усмехнулся:
— Скажи, что к двенадцати будешь дома.
— Ну, ладно, — со вздохом согласилась она.
И машина понеслась вдвое быстрее.
18
Нугзар и Сатана сидели в Ленинграде в люксе гостиницы и готовили себе вечерний заход. Тут же, на диване, лежал Черный Гогия, на которого они наткнулись в аэропорту и забрали с собой. С тех пор, как Гогия выпил первые пять граммов кодеина, он с дивана не поднимался, так и лежал в своем новом костюме и лакированных туфлях сорок восьмого размера.
В люксе было чисто, тихо, спокойно. В громадных окнах перебегали огоньки. На воде залива качалась пестрая рябь. Наступал вечер.
Приятели готовили себе вечерний заход: в пустые сигаретные гильзы всыпали блестящие кристаллики кодеина, заворачивали их на манер капсул. Потом выложили на стол несколько таблеток ноксирона и теперь спорили, сколько еще добавить — Сатана хотел добавить еще полпачки, Нугзар отмахивался от него:
— Ты что?! Подохнем! Забыл, как от снотворного мрут? Вспомни Бегемота!.. Заснул в бакинском поезде и не проснулся. А Важа? Тоже заснул навсегда в кировабадском садике. Нет, не надо больше ноксирона.
— Кодеина надо добавлять. Кодеин не даст заснуть! — сопел Сатана.
Потом он, сглотнув свою капсулу и подобрев, расчесываясь все яростнее, сорвал трубку, позвонил в кафетерий и севшим голосом приказал:
— В пятьсот двенадцатый чай и бутерброды. Лимон?..
С лимончиком, с лимончиком, обязательно. Мы лимоны любим!..
Он одновременно и курил, и чухался о дверной косяк, и собирал со стола обрывки сигарет, фольги, оторванные фильтры:
— Главное, чтобы чистота была. И лимончиков надо много. — И вдруг вспомнил: — Как этот сучонок Бати треть доли попросил, а? Вот наглый фраер!.. «Я, говорит, вам накол на родного дядю дал, все расписал, что где лежит, а вы мне всего несколько колец даете?» — И Сатана яростными глазами повел по комнате, как будто Бати сидел поблизости. — Зря ты вообще
— Кольцам, что я ему дал — грош цена, дешевые цацки, ерунда, харахура, [26] какая-нибудь дворничиха на аборт пришла, с руки сняла или из ушей вынула, — ответил Нугзар. — Его был накол, надо было дать.
— Да он же козел натуральный! Такого драть да драть во все дырки, — сипел Сатана, руками показывая, как бы он драл Бати, если б тот оказался тут.
Раздался стук. Сатана прыгнул в прихожую:
— Кто? — и так резко распахнул дверь, что девушка в белом кокошнике с подносом в руках вздрогнула на пороге.
26
Всякая ерунда, пустяки (тбилисский жаргон).
При виде полуголого, обросшего шерстью снежного человека она замерла. Поднос задрожал у нее в руках, но Сатана галантно принял чай и сам донес до стола. Девушка, не переступая порога, ожидала, пока он рылся в куче денег.
Но вдруг ему пришла в голову какая-то мысль. Он сгреб несколько купюр, вернулся к девушке, взял ее за руку и стал что-то шептать. Она пыталась вырвать руку. Сатана, продолжая безостановочно говорить, ногой прихлопнул входную дверь и твердо повел девушку к ванной. Девушка, вздрагивая кокошником и стуча каблучками, деревянно шла, повторяя заплетающимся языком:
— Нам нельзя находиться в номере… Куда вы меня тащите?.. Нам запрещено заходить в номер, когда там гости…
— Мы не гости, мы люди! — сказал им вдогонку Нугзар.
Щелкнул замок, и захлестала вода из всех кранов.
— Что ему, меня мало? — подала голос из другой комнаты Гита, где она, полураздетая, примеряла новые вещи, сваленные на кроватях.
— Он же больной, шизоид, — отозвался Нугзар, занявшись чаем. — У него в драке задели нерв на спине, и с тех пор у него постоянно стоит. Да что я тебе говорю — ты сама знаешь…
— У тебя ничего не перебито, но ты от него не отстаешь! — хохотнула Гита. — Посмотри, на кого я стала похожа, связавшись с вами… Заебали вы меня, как кошку!
— Чего тебе еще? День и ночь пьешь шампанское, куришь фирму, покупаешь шмотки, делаешь что хочешь, да еще тянут в две елды.
— Я устала, не привыкла к такому… Мои любовники все больше старички были, богатые и тихие… А тут бешеные кабаны с такими кувалдами!..
Нугзар засмеялся:
— Твое лицо говорит о другом. Бог так создал, и ничего тут не поделаешь. У вас замочек, у нас ключик…
— Да уж, ключик… Ключищи!
— А где, кстати, твоя семья? — вдруг поинтересовался Нугзар. — Вообще, откуда ты? У тебя есть мать, отец?
— В разводе. Отец — в Орджоникидзе, мать — в Тбилиси.
— Ты осетинка?
— Наполовину.
Тут дверь ванной с треском распахнулась, из нее вылетела растрепанная официантка и опрометью кинулась из номера.
— Хорошая бабенка!.. Я ее обязательно еще найду! — сообщил Сатана, появляясь следом и застегивая джинсы.
— Сколько подарил? — поинтересовалась Гита.