Чёс (сборник)
Шрифт:
– А ты тогда откуда знаешь?
– Где-то прочел.
Мы сидим, пьем. Синатра сменился на It’s Raining Men. Я боюсь взглянуть на сцену.
– Мне кажется, у Жбана рак слюнной железы, – наконец говорю я.
– И?
– В каком смысле “и”?
– В смысле, что мне с этим делать? Я не врач. Гэри и Марго – тоже. Как и ты, вообще-то говоря.
– Я… ну да, но… я думал, ты захочешь… поторопиться?
– Куда? Мы почти закончили.
– Как ты думаешь, он знает? Может, пусть Гэри ему скажет?
– Без понятия. Может, он вообще не знает, что такое “рак”.
– Извини. – Я допиваю четвертый поддельный “Джонни Уокер”. – Ты голодная?
– Нет. Пошли отсюда?
– Нет. Да. Конечно.
Я отслюниваю местные купюры – олень, птичка, два медвежонка – пока лицо бармена не разглаживается, и мы уходим из “Дикой лошади”. До гостиницы двадцать минут ходу, то есть она на другом краю города. Клубы пара из наших ртов соприкасаются. Мы проходим мимо поликлиники. Комнатка на первом этаже, которую мы сняли для ежедневных исследований жбановой гортани, темна и заперта. Я осознаю, что понятия не имею, где живет Жбан – куда он уходит по вечерам. Я, видимо, всегда считал, что он остается в лаборатории в режиме ожидания, выключенный, как микрофоны Лори и мой рентген.
Хорошо, что в “Звезде” Лори живет ниже, чем мы с Гэри. Не надо беспокоиться о шуме, а в душе есть горячая вода. “Нет, нет, ну же, ч-черт, ты все забыл, чему я тебя учила в прошлый раз”, – шепчет она в самом разгаре. Что правда, то правда. Я помню наше первое свидание так же смутно, как помнил хеллоуинский секс во время первого свидания. Ближе к концу Лори орет, чтобы я потянул ее за волосы. Это что-то новенькое. Кажется.
Я засыпаю и почти сразу же просыпаюсь. Лори храпит, запрокинув левую ногу мне на бедро. Я выкарабкиваюсь, одеваюсь и выхожу покурить. Перекур превращается в прогулку вокруг гостиницы, прогулка – в пробежку до поликлиники. Я отпираю комнату, роюсь в мусорном ведре – но уборщицы для разнообразия не поленились, и бракованных снимков там нет. Я выключаю свет, но не ухожу. Мир снаружи и внутри беспредельно темен и будет таким еще как минимум пять часов. Я даю глазам привыкнуть, пока темнота не вылиняет в цвет серого кашемира, включаю аппарат, поворачиваю трубку, смотрю в отверстие – и вскоре из него появляется тонкий голубоватый луч. Он уходит наверх, сквозь мою голову, сквозь потолок, как душа.
Операция “Черри”
Итан Кирш предал Соединенные Штаты Америки 10 июля 1984 года. Измена оказалась страшно неромантичной. Кирш воображал людное место; два одинаковых чемоданчика, щека к щеке, как близнецы в финале индийского фильма; быстрый, по-балетному элегантный обмен. В вестибюле “Холидей Инн” в Огайо, выходившем окнами на унылый отрезок шоссе 484, ничего подобного не произошло. Что самое возмутительное, контакт как будто скучал. Это оказался невысокий жилистый мужчина в спортивном костюме “Адидас” с лишней полоской. Он представился (уже плохо) Джеффом (того хуже) и пожал руку с избыточным энтузиазмом офисного стажера. Стоит ли говорить, что у него не было такого же чемоданчика, как у Кирша. У него вообще не было чемоданчика.
До этого мгновения у Итана хотя бы оставалась последняя иллюзия: деньги. Кэш. Купюры, собранные в достаточном количестве, чтобы приобрести
Жадное изучение бумажки показало, что первые одиннадцать цифр – это чей-то телефон в третьеразрядной стране. (Итан считал, что, поскольку код США – единица, коды других стран отражают их сравнительную значимость.) Дальше шла мешанина из цифр и букв, в которой порой было трудно отличить одно от другого. Итан вернулся в номер и набрал цифры на пожелтевшем телефонном диске. Он услышал пронзительное трехзвучие, и робот провинциальным голосом отчитал его за то, что он не набрал девятку. Он повиновался, прозвучала другая мелодия; другой голос, на этот раз уютно-британский, порекомендовал набирать 011 перед кодом страны. Номер теперь состоял из 15 цифр. Кирш совершил очередную попытку и, конечно, забыл девятку. Когда ему в ухо вонзился уже знакомый писк, он в отчаянье бросил трубку. Ему еще никогда не приходилось звонить за границу; процесс оказался потруднее расшифровки иероглифов.
Кирш закрыл глаза, представил, что номер – это строка компьютерного кода, как в лаборатории, и победил. Наградой ему была тишина, несколько щелчков, дребезжащее эхо чужого разговора про “доставки” и “объемы” и, наконец, гудки в иностранной тональности. Женский голос ответил по-немецки.
– Э-э, – сказал Кирш.
Тот же голос повторил, вероятно, ту же самую фразу по-французски.
– Нон, – сказал Кирш. – Но парле.
– Вам позвать кого-нибудь, кто говорит по-японски? – спросил голос, теперь по-английски.
– Нет, – в ужасе ответил Кирш. – Не надо, не надо. Я американец. Звоню из Огайо.
– Отлично, – сказала женщина. Прозвучало еще несколько щелчков. – Номер счета при вас?
Итан хотел было повесить трубку, но сообразил, что номер счета – это остальные цифры и буквы. Он продиктовал их по одной. Это заняло некоторое время.
– Чем я могу вам помочь? – спросила женщина.
– Это банк?
– Да, – сказала она терпеливо, – это банк.
– Тогда, наверное, – он сглотнул, – я бы хотел узнать состояние счета.
– Конечно. Только мы не можем сообщить эту информацию никому, кроме единоличного держателя счета.
– А кто держатель?
– Держатель анонимен, сэр. Так устроены наши банки.
– Так я и есть держатель, – сказал Кирш.
– Тогда вы должны знать, сколько у вас денег.
– Ну а вы можете мне, не знаю, выдать пластиковую карточку?
– В настоящий момент, насколько мне известно, мы не выпускаем дебетовые карты.
– Ага, понятно. А я могу с этого счета заплатить за гостиницу?
– Боюсь, мы не из таких банков, сэр.
– Послушайте, фройляйн. Мои деньги у вас в банке. Как мне их оттуда достать?
– Это зависит от того, как вы их вложили, сэр. Когда речь идет о таких суммах, мы составляем индивидуальные соглашения, тщательно разработанные под конкретного клиента. Вам надо изучить свои документы, чтобы уточнить, как в них рассматриваются вопросы экстренного снятия средств.
– О таких суммах? – повторил Кирш. – О каких суммах?
– Сэр.
– Хватит меня называть “сэр”. Хамство какое. Это потому что я американец, да?