ЧЁТ И НЕЧЕТ (полный текст)
Шрифт:
Салман зубы оскалил:
– Брат!
– Ты, я гляжу, вредный! Чего тут крутишься? Воровать пришел?
Из проходной вышел пижон с чемоданчиком, в белом плаще, как у Ржавого Гвоздя.
– Можно на минуточку?
– окликнул его сторож.
– Как там у вас, доктор, мальчик отравленный? Помер?
– и глазом поводит на Салмана.
– Мальчик? Пока в тяжелом состоянии.
– Доктор посмотрел на Салмана: - Ты что, к нему?
– Крутится у ворот и брешет, будто мальчик отравленный ему брат родной. Так я ему и поверил. Нация совсем другая…
– Но почему так уж сразу и не
– засомневался доктор.
– Ты говоришь - брат?
– серьезно спросил Салмана, без подковырки.
– Папка нас бросил, мамка замуж вышла, - радостно зачастил Салман, - мы к бабушке едем…
– Вместе ехали? Это хорошо. Что ж, пойдем к брату.
– Он взял Салмана некрепко за плечо, подтолкнул в проходную, повел больничным двором.
– Плохо твоему брату. Надо бы мать телеграммой вызвать. Если мать не хочешь - бабушку. Адрес скажешь?
– Не скажу. Брата вылечишь - он скажет.
– Такой, значит, выдвигаешь ультиматум?
Салман вопроса не понял, промолчал.
– Так это ты сегодня из приемника утек?
– Ну, я!
– буркнул Салман.
– Если не возражаешь, я в приемник позвоню, скажу им, чтобы тебя не искали, ты у нас переночуешь…
В тесной белой комнатушке молодой врач надел халат, нарядил Салмана в больничную пижаму. На белой тумбочке - белый телефон. Салман слышит, как наговаривают из приемника.
– Вы этот народ не знаете, а мы знаем. Все он врет. И убежит он от вас. Знаем мы этих бегунов не первый год. Все они говорят, что папка бросил, мамка замуж вышла. Да, поголовно. Да, все едут к добрым бабушкам. Есть у нас один, к отцу адмиралу бегает, но он, поверьте, исключение…
На эти наговоры молодой врач возражает твердо:
– Я за него отвечаю! Никуда он от своего брата не уйдет! Адрес? Нет, адреса он пока не дал. Как зовут?
– прикрыл ладонью трубку, вопросительно поглядел на Салмана.
– Сашка, - выдавил Салман.
– Его зовут Саша. Он мне сейчас очень нужен… С тем, с другим? Плохо пока. Его фамилия?
– Он опять прикрыл ладонью трубку: - Фамилию брата скажешь?
– Вылечи - он скажет!
– уперся Салман.
Он рассчитал наверняка: Витю в больнице пусть вылечат, Витя сам все расскажет. Салмана хоть бей, хоть пытай - не дознаетесь. Витин отец - полковник, командир части. Его фамилию, адрес нельзя говорить. Салману-вору вовсе нельзя фамилию полковника в плохое дело записать. У Витькиного отца на груди шрам от фашистской пули, ему плохие вести опасны. Уже было у Степановых с дядей Лешей: осколок на войне не убил - в поле убил. Салманово дело - молчать. Витю пускай лечат. Витя скажет. Люди разберутся: Витя не вор. Мазитов пускай вор, фамилия испорченная, можно сказать, если случится одному влипнуть, а сейчас он с Витькой, как брат с братом, - не Мазитов, неизвестно кто. Сашкой зовут - на том и хватит.
Витя лежал за стеклянной загородкой, лицо на подушке далекое, синее. Салман руками в спинку кровати впаялся - никуда он отсюда не уйдет. Его и не гнали. Табурет под колени двинули: сиди. Он сидел, смотрел, течет кровь: по стеклянным трубкам, длинная игла входит в Витькину руку, светлая жидкость мелеет в стеклянном пузырьке.
Ночью
– Адрес пиши! Матери телеграмму!
– Какой адрес?
– отмахнулась она.
– Спят все. Иди ложись. Тебе постелили вон там на диване.
Утром, заглянув за стеклянную ширму, молодой врач увидел: Салман сидит на табуретке, не спит. «Характер у стервеца!»
Салман не пропустил той минуты, как начало теплеть лицо на подушке, щелочкой проглянул Витькин беспонятный взгляд и тихо, радостно прояснился:
– Сашка… живой…
По щекам Салмана побежали слезы, и он засмеялся.
– Дайте ему валерьянки!
– приказал врач.
Степановы всю ночь не спали. У Натальи Петровны начался сердечный приступ, прибегала Мария Семеновна, делала уколы, ругательски ругала этого мерзавца Сашку Мазитова. Пунктуально каждый час звонил Коротун: ничего нового.
Витин портфель Маша спрятала у себя в комнате, чтобы никому не попадался на глаза, не расстраивал. Маша вынула из портфеля книжки, тетради - все аккуратное, чистенькое. Ничего не нашлось в Витином потфеле такого, что могло бы объяснить, почему он вместе с Сашкой удрал из Чупчи. И тем понятней стала Маше ее собственная вина во всем случившемся. Она больше всех виновата: сестра, а не знала, не догадывалась.
Ночью пошел снег. Он летал над степью и словно боялся касаться земли.
Утром у школьных ворот Машу ждал Еркин в длинном косматом тулупе. Было еще темно.
Если бы ты не приехала, - сказал Еркин, - я бы не пошел в школу, я бы пошел к тебе.
Про брата он ее не спросил. Он понял не спрашивая: Витю еще не разыскали. Еркин и Маша вместе вошли в класс. Маше показалось, ребята встретили их настороженно. Сауле поднялась со своего места, пошла навстречу.
– Маша!
– Сауле говорила не ей одной, а громко, для всех.
– Моя мама и… - она чуть запнулась, - и мой отец просили передать извинения твоим родителям. Это ужасная ошибка. Твой брат ни при чем…
Ребята обрадованно повскакивали с мест, обступили со всех сторон Машу, Еркина и Сауле.
– Ты молодец, Саулешка!
Один только Еркин глянул неодобрительно.
– Покрасовалась? Ну и хватит!
– Не понравилось ему, с какой жестокой прямотой просит прощения гордая Саулешка. Больше всего на свете хотелось Еркину взять Машу за руку, увести отсюда.
Но Фарида в красных сапожках уже взлетела на парту:
– Маша! Сауле! Вот здорово! Пожмите друг другу руки!
– Разве они ссорились?
– услышал Еркин удивленный вопрос Кольки.
Колька полез через спины стащить «сороку» с командного поста, но опоздал. Маша протянула Сауле открытую ладошку. Под заострившимися взглядами ребят девочки строго совершили рукопожатие и, помедлив, разняли руки. Будто все необходимое теперь исполнено, и больше обеим ничего не надо.
Не понравилось Еркину их рукопожатие. Прав Колька: Маша и Сауле не ссорились, вообще ничего меж ними не было - Сашкины пакости не в счет, его злоба, больше ничья, даже Витька вовсе ни при чем… Еркин знал: что-то неправильное произошло, в таком серьезном деле и вдруг послушались Фариду.