ЧЁТ И НЕЧЕТ (полный текст)
Шрифт:
Отарбек всхлипнул, выкатил откуда-то еще два грязных стакана. Бритая голова Нурланова родича белела пролысинами. Он тазша - плешивый после болезни, перенесенной в детстве. Такую аульную напасть сейчас уже не встретишь.
Еркин будто не замечал, что ему наливают из зеленой бутылки.
– Еще спой.
– Русскую?
– Нурлан держался задирчиво.
– Оч-чень сильная песня. Романс старинный. Тебе посвящаю! «Гори, гори, моя звезда…»
Колька начал злиться: «Ладно! Ори, ори, моя звезда! Покажу после, как всякие штучки выкомаривать…»
Ты у меня одна заветная,
Другой
Нурлан пел без пижонства, по правде пел, нараспашку - с казахской и с русской удалью. Старинный романс он перенял у Коротуна, но майор, когда пел, изламывался весь от грустных чувств, глаза подкатывал, а Нурлан откуда-то знал: это поется со строгим лицом и не в тоске, а светло, счастливо.
У Еркина - против воли - горячо стало в груди, тревожные токи побежали по крови. Думал про Нурлана: «Бесстыдный он, что ли? Сам открылся напоказ». Думал про себя: «Я так никогда не смогу, не вывернусь наружу - сдержусь, поводья не отпущу. Я как Сауле - разумом живу, не сердцем. Неверно живу. Надо по-другому жить».
Еркин знал: Нурлан вовсе не сердцем живет - болтовней. Но позавидовал Нурлановой безоглядной открытости, осудил свою неизменную выдержку. Всегда Еркин словно перепоясан тугим ремнем, всегда словно с удилами в зубах: грызи - не перегрызешь за всю жизнь, не выплеснешь горя, не разбросаешься радостью, как бросаются сластями на аульных свадьбах. А зачем? Отпустил бы поводья, поглядел, куда занесет. Испытал бы, каково голову терять.
Нурлан последний раз ударил по струнам:
– Че-го при-е-ха-ли?
– спросила гитара.
Колька выпалил:
– Тебя, дурака, проведать!
– Совет держать, - сказал Еркин.
– Один ум хорошо, два лучше…
Отарбек тут же придрался:
– Ты, выходит, умный? А я, по-твоему, не советчик сыну моего любимого брата?
– Простите, агай! Мы ждем вашего совета.
Отарбек важно отклячил нижнюю губу, цыкнул темной от насвая* слюной на выщербленный пол, закатил торжественную речь. Нурлан талант. Нурлану не нужна вонючая чупчинская школа. Вы хотите, чтобы он пас овец или в конторе щелкал на счетах? Никогда! Таланту необходима вольная жизнь. Нурлан из рода Бугучи, внук Садыка. В любом доме ждет Нурлана заслуженный почет, еда и ночлег. Пора вернуть в степь добрые традиции, когда певца кормила домбра и он не ломал шапку ни перед кем.
* Жвачка.
Сколько бы старший ни болтал, младшим слушать и помалкивать. Отарбек всласть наговорился о талантах любимого племянника и завел долгую речь о самом себе. Он, Отарбек, выдающийся сын народа, загубленный злодейкой-жизнью и завистниками-одноаульцами. Если бы не жена - ей каждый день давай еду!
– если бы не председатель - ему каждый день выходи на работу!
– разве стал бы Отарбек в других условиях заведующим каким-то клубом? Он бы высоко вознесся!..
Еркин насмешливо посапывал. В народе считается: все тазша большие хитрецы и ловкачи. А этот? Мешок дырявый, вся глупость сыплется наружу.
Колька взорвался наконец:
– Нурлан! Какого лешего ты молчишь!
Нурлан словно ждал, чтобы ему подали в спектакле
– Мне, Колян, теперь все равно… Саданут под сердце финский нож - и точка, отпел свою песню Акатов!
– Ты что? Сдурел?
– Нет!
– Нурлан искусно дрогнул голосом.
– Нет, Колька, друг ты мой единственный! Мне теперь не найти спасения. Сам видишь: вынужден от них скрываться. Но они меня под землей достанут, под водой отыщут.
– Кто «они»?
– Тебе знать не надо.
– Нурлан вздохнул тяжело.
– Тебе, Колян, жить да жить, а я человек конченый.
– Иди ты к лешему!
– обозлился Колька и демонстративно встал: ты, мол, Еркин, как хочешь, а я уйду.
– Прощай… - Глаза Нурлана наполнились слезами.
– Ты меня не знаешь - я тебя не знаю. Месть банды не только мне грозит, но и всем моим друзьям.
– Какая банда?
– насторожился Отарбек.
Тут Нурлан развернулся! В красках расписал. Однажды он помог милиции напасть на след крупной банды, окружить тайную квартиру В Алма-Ате. Бандиты яростно сопротивлялись. Двое из них перескочили дувал, оглушили милиционера и скрылись в неизвестном направлении. Полковник, весь седой, много раз тяжело раненный в таких схватках, мужественно сказал Нурлану: «Не буду от тебя скрывать - тебе теперь надо остерегаться их мести». Полковник предложил Нурлану: «Под чужим именем устроим тебя жить где-нибудь подальше, в Сибири или на Кавказе», но Нурлан решил: не буду трусом - и вернулся в поселок…
– Однако здесь… - На этих словах голос Нурлана трагически оборвался: пусть поработает фантазия слушателей!
– Не ожидал от тебя такой подлости!
– Отарбек вскочил, заметался.
– Ты хочешь навести беду на мой дом?
– Он кинул племяннику плащ, шарф.
– Я не трус, но у меня жена, дети!
Еркин встал, подмигнул Кольке: «Готово, спекся!» Нурлану сказал озабоченно:
– Твой дядя прав. Ты не должен прятаться у него в доме. Поедем.
– Поедем, - мрачно согласился Нурлан, берясь за чемоданишко.
– По стаканчику! На дорогу!
– захлопотал Отарбек.
– Спасибо, агай!
– отказался Еркин.
– Нам нельзя туманить голову. Думать будем, как Нурлану помочь. До свидания.
– Не поминайте лихом!
– подыграл Еркину Колька. Он давился от смеха, чуть не лопнул: до чего все лихо получилось! Другого бы пришлось уговаривать, спорить до хрипоты, а Нурлан сам себя выставил из дома Отарбека. Сам! Собственной бессовестной брехней!
Во дворе Отарбекова мелюзга слегка передралась - кому выполнить почетную службу - и подвела нерасседланных лошадей.
– Ко мне за спину сядешь!
– сказал Колька Нурлану.
– Счастливой дороги!
– Отарбек вышел побыстрее спровадить мальчишек и убедиться, что соседи не очень-то любопытничают.
– Лишнего не болтайте. Где были, у кого… Длинный подол ноги опутывает, длинный язык - шею.
Нурлан глянул на дядю изумленно: от него ли слышит? Колька клятвенно стукнул кулаком в грудь:
– Могила!
Со двора взяли вскачь. Лошади, видно, ошалели от надоедливой Детворы. Трясли головами, скалили желтые зубы, словно переговаривались на скаку: «Ну дела… И не говори!»