Четвертый звонок
Шрифт:
— Да вы что?! Я не могу!!! — орал в панике дядя Боря. — Со мной же едут… эти… зоологи! Два! И аспирант их с опытом. Их… Их… тиолог!..
— Кто?
— Специалист. По рыбам.
— Ну вот, — обрадовалась жена, суя в руки дяде Боре баночки с икрой, — ну вот же!
— Меня арестуют!
— За икру? — абсолютно искренне удивилась жена.
— Ну и ладно, — почему-то покладисто согласилась теща, — ладно, Боречка, не хочешь — не надо. Раз ты нервничаешь. Не надо… Ведь для нас главное что? Чтобы ты был спокоен, — ласково пела теща. — Чтобы твой доклад прошел успешно.
Когда дядя Боря нам это рассказывал, он с обидой добавил:
— И ведь недаром австралийские аборигены курнаи смертельно боятся своих тещ! Не зря они уверены, что если вдруг тень тещи упадет на мужчину-курнаи, а тем более спящего, — то все, считай, все пропало, вся жизнь — коту под хвост, тебе конец. Вот как! Теща, — рассказывал в подробностях дядя Боря, как будто читал нам лекцию, — теща, как испокон веков учили вожди племен острова Новая Британия, — это существо пострашней тигра, коварней пантеры, сильней слона и могущественней даже самого-самого-самого припадочного, самого исступленного, самого дикого шамана. Еще в наскальных своих рисунках древние племена изображали чудище, мать своей жены, тещу о трех головах и пяти ядовитых хвостах!
Короче, теща нашего дяди Боречки Аркадича никого не подвела: ни аборигенов курнаи, ни племена островов Новой Британии. Она подвела только зятя своего Бориса Аркадьевича и оправдала все подозрения псевдоученых-зоологов и также аспиранта-ихтиолога с опытом. Зловещая беспощадная тень тещи пала на Боречку в аэропорту как раз на контроле багажа: из каждого второго носка в чемодане таможенник выудил баночку черной икры, а у Боречки их, этих носков, было семь пар.
— Антисоветчик какой-то! — возмутился один из зоологов. — Ты вообще с ума сошел?!
— Это не я, — стал оправдываться дядя Боря, — это теща! — И, воспользовавшись самой страшной, некогда вычитанной клятвой племени туземцев Новой Британии, промолвил: — Если я лгу, сэр, пусть мне доведется пожать руку собственной теще.
Один из зоологов юркнул куда-то в таинственную служебную глубь и уговорил таможенников, ненавистников черной икры, чтобы Боречку, тайно вывозившего тещину любимую еду, все-таки пропустили за границу. Уж больно ему самому тоже хотелось в Германию, тем более свою икру он спрятал понадежней.
— Ну все, теперь ни на шаг от нас! — рыкнул по-львиному старший зоолог, а его прайд вместе с начинающим специалистом по рыбам сурово кивнул.
Короче, когда прилетели в Берлин, зоологи прилепились к нашему дяде Боре, как рыбыприлипалы, и стали за ним повсюду таскаться, чтобы, не дай бог, не прозевать с его стороны какого-нибудь очередного антисоветского выпада.
А дядя Боря — он ведь был очень любознательный — бродил по музеям, картинным галереям, гулял вдоль улиц в старинных кварталах, ходил в театры. И зоологам тоже приходилось следовать за ним, уныло разглядывая экспонаты и зевая на пьесе Шиллера на немецком языке. И хотя, в отличие от дяди Бори, они как раз могли тратить столько марок, сколько хотели, в пределах разумного, но очень экономили. (Нет, не для Родины, а для себя.)
Как-то
— Битте, герр! Вам можно, потому что вы у меня купили и программку, и буклет, и что-то там еще, и заплатили за прокат бинокля.
Ох зоологи и разозлились! Пока они добежали, пока пробрались к своим местам, дядя Боря уже там сидел и наслаждался. И они, такие свирепые, даже подумали, что дядя Боря с бабушкой-капельдинершей вступил в преступный антигосударственный сговор, и потребовали сказать, о чем он с ней говорил. И дядя Боря, как человек честный, им признался и повторил слово в слово все то, что ему старушка нашептала.
А по вечерам специалисты по фауне и аспирант по рыбам собирались в номере и что-то записывали в блокнот. То есть один ученый, самый грамотный, писал, а другие ерзали и подсказывали, какую гадость в список прегрешений дядя Бори еще включить.
А наш дядя Боря, какой молодец, сначала сорвал аплодисменты коллег на симпозиуме, поразив всех своим докладом, а потом как пошел совершать подвиги во славу нашей Родины, прям ну не остановить было его.
Он ведь, дядя Боря наш, добрый рыцарь. Ох, недаром же мы с сестрой в самом раннем детстве думали, что Александр Сергеевич именно про Борю нашего Аркадича написал своего Бедного рыцаря. И распевали на все голоса, когда он должен был приехать: «Жил на свете рыцарь бедный, молчаливый и простой, с виду сумрачный и бледный, духом смелый и прямой…»
Да, это он — Борис Аркадьевич, всегда кидался поднимать упавших, провожал домой пьяных, помогал деньгами или еще чем-нибудь, кто просил, и обязательно переводил детей и старушек через дорогу. Не насильно, конечно, а по их доброй воле. То есть просто так — не приставал. Очень воспитанный был мужчина. Хотя почему был? Он есть. И такой же воспитанный.
Между прочим, он однажды даже сдал экзамен по математике вместо своего друга Коки Зингера на заочном отделении торгового института. Кока ему говорит:
— Слушай, Борька, у меня экзамен завтра, а я ужасно влюбленный в одну Ларису, только про ее глаза все время думаю и ни черта не учу совсем. И на парах вообще не был, преподаватель меня в лицо не знает. Может, пойдешь, сдашь за меня, а? Ты субтильный, черненький и лысоватый, я тоже стройный, черненький и лысоватый, фотография на зачетке выгорела, сойдет.
И Боря, потирая руки, сказал:
— О! Здорово! Конечно, Кока, какой разговор, с удовольствием сдам.
И сдал. А потом уже выслушал: