Четыре Блондинки
Шрифт:
Видно, он говорит это потому, что я смотрю на него, словно бы отупев от алкоголя.
– Попробуй-ка «Беллини»*, – говорит он, пододвигая ко мне бокал.
– Когда фестиваль закончится, Таннер у нас будет на коне. Мы продаем «Одураченных» по всему миру, – сообщает Комсток. – Я подумываю о номинациях. Лучший актер. Лучший фильм.
– Эй, Комсток, – говорит Дайана, – как это ты никогда не пробовал меня?
– Это потому, что ты – фанатка Христа, а я примерный польский мальчик, – отвечает Комсток.
– Я могу наставить тебя на путь истинный, – не унимается Дайана.
– Детка,
Но Таннер не слушает его. Он пристально смотрит на меня, и я вспоминаю, почему после того, как мы с ним порвали, я вскарабкалась по пожарной лестнице и вломилась в его квартиру, чтобы только переспать с ним.
Не сводя с меня глаз, Таннер говорит:
– Кстати, никто, случайно, не собирается в Сен-Тропез? После фестиваля?
Сегодня полнолуние, и я оправдываю себя этим, когда притворяюсь, что мне нужно в туалет. На самом же деле я бегу по длинной мраморной лестнице вниз, к ухоженной гравийной дорожке, которая ведет к бассейну. Аманда в то лето, когда умерла, решила податься в киношный бизнес и прилетела сюда с характерным актером средних лет, который отослал ее домой после того, как она провела ночь с молодым перспективным сценаристом. Это так похоже на Аманду – лихо все испортить.
Я сворачиваю налево, в маленький закрытый садик с фонтаном в центре. В фонтане плавают черепахи. Я сажусь на скамейку.
Ну и конечно, через минуту появляется Таннер. Он мнет пальцами сигарету с марихуаной.
– Посмотреть на тебя – тебе это не помешает.
– Я так плохо выгляжу?
– Просто… ты выглядишь так, будто у тебя нет в жизни никакой радости.
– У меня и нет.
– Как же ты живешь, детка? – спрашивает он.
Он сидит на скамейке, расставив ноги, изящно сжимая сигарету большим и указательным пальцами, глубоко затягивается.
– Я же говорил, что не стоит тебе выходить замуж за этого индюка. Разве не правда? Я же говорил, что он сделает тебя несчастной. Тебе надо было сбежать со мной, когда была возможность.
– Да уж, – соглашаюсь я вполне несчастным тоном, думая о том, что всякий раз после того, как мы с Таннером занимались любовью, мы лежали в изнеможении, подкошенные страстью. Он сжимает мою руку и признается:
– Я все еще хочу тебя, детка. Очень хочу.
Я спрашиваю:
– Это комплимент?
Он отвечает:
– Это правда.
Тогда я говорю:
– Мне надо идти.
И я бегу назад на дорожку, оглядываясь, не бежит ли он за мной, а он не бежит, и я не знаю, хорошо это или плохо. Я пересекаю вестибюль, выскакиваю через парадную дверь, а там перед отелем стоит Дайана и ждет машину.
Через какое-то время мы в самом непотребном виде, пьяные, снова сидим в «мерседесе» – едем назад к яхте. В машине полно людей, в основном мужчин, которых я никогда не видела прежде и никогда не захочу увидеть снова.
Мужик с сальными темными волосами, в черной майке, нависает надо мной и тянет: «Куда пришел, оттуда не уйду я». Возможно, он вычитал это в романе у Брета Истона Эллиса, и, хотя всерьез сомневаюсь, умеет ли он вообще читать, я говорю:
– Понятия не имею, зачем я здесь. Наверное, потому, что Дайана меня пригласила.
– Я СУПЕРЗВЕЗДА, вашу мать! – кричит Дайана.
А потом – даже не знаю, как это описать, – мир отодвигается
– Остановите машину!
Все поворачиваются и смотрят на меня как на безумную и, похоже, думают, что так оно и есть. Машина притормаживает посреди Канн, и я ползу по трем мужикам и отчаянно хватаюсь за ручку дверцы, которая в конце концов поддается. Никто не успевает понять, что происходит, а я уже вываливаюсь из машины на тротуар многолюдной улицы. Я оглядываюсь на машину и сбрасываю туфли на шпильках. Сжимая их в руках, я бегу сквозь толпу к отелю «Мажестик», где полно фоторепортеров и горят софиты. Я сворачиваю в переулок, проношусь мимо бара с геями, среди которых есть мужчина в балетной пачке, и чуть не сбиваю с ног маленькую девочку с красными розами, которая берет меня за руку и говорит:
– Мадам, идите со мной.
И на этот раз я иду.
Рано утром я возвращаюсь на яхту, страдая от чудовищного похмелья, я опустошена и вымотана, как никогда в жизни, если, конечно, не считать того времени, когда я была моложе и только что познакомилась с Таннером. Тогда мы проводили все выходные, нюхая кокаин и попивая водку. Я очень часто не могла прийти в себя в понедельник, но у меня не бывало неприятностей, потому что все знали: я встречаюсь с кинозвездой, – а это было куда полезнее для галереи, чем если бы я отвечала на телефонные звонки. Особенно полезно было, когда Таннер являлся за мной в галерею. Первое время он был так поглощен мной, что появлялся там довольно часто: просто убедиться, что другие мужчины не заигрывают со мной. Эти визиты исправно находили отражение в колонках сплетен (мое имя там не упоминалось, ведь тогда я еще была «никто») и подогревали интерес публики к нашей галерее. Все со мной ужасно носились и, казалось, испытывали ко мне искреннюю симпатию – а что им еще оставалось делать? Уже тогда меня ИСПОЛЬЗОВАЛИ другие люди – использовали мою способность нравиться мужчинам. Я никогда не задумывалась об этом раньше, но вот сейчас задумываюсь: ЧЕМ бы я была без мужчин?
Такси останавливается напротив яхты, и высокий красивый мужчина в рубашке-поло и джинсах идет ко мне. Я понимаю, что это – мой муж.
Солнце светит вовсю; сейчас, должно быть, позже, чем мне казалось. Суматоха, царящая в гавани, овладевает моим сознанием – помощники капитана поливают из шланга палубы, молодая женщина торгует какими-то продуктами «с фермы», люди снуют туда-сюда по журналистским пропускам – и приближается Хьюберт, в руках у него видавший виды кожаный саквояж, и я впервые в жизни замечаю его удивительную непритязательность. Да как же это: несмотря на всю шумиху вокруг его семьи, и его внешнего вида, и его подноготной, он все-таки до сих пор ПРОСТО ПАРЕНЬ.
– Эй, – спрашивает он, – что с тобой такое?
– Ты о чем? – не понимаю я.
– У тебя кровь течет. Руки в крови. – Он смотрит вниз. – И ноги. И в чернильных пятнах. А где твои туфли?
– Понятия не имею.
– Ну ладно, как ты? Получила мое послание?
– Что ты приезжаешь?
– Что я арендую быстроходный катер. Раз уж я здесь, то будет весело, если мы покатаемся на водных лыжах.
На водных лыжах?
Хьюберт вносит свою сумку на яхту.
– У Марка де Белона здесь дом. Я подумал, может, нам с ним потусоваться?