Четыре года в Сибири
Шрифт:
– Да, все хорошо, ты можешь идти туда, откуда пришел. Твою кровать я попросила выставить на двор. Зачем она здесь нужна? Я с этого момента больше не рассматриваю себя как в браке с тобой. Завтра я подам на развод. Пусть все Никитино знает! Что у меня, собственно, есть от тебя, Иван? Я чувствую себя достаточно молодой, чтобы еще раз выйти замуж.
– Проклятое дерьмо...! Что все же происходит с этой проклятой коптилкой! Если она должна гореть, она не горит, она дымит; если она не должна гореть, то ее нельзя погасить даже силою всех легких. Так! Ну, наконец! Уууу..., я мог бы размазать ее об стену!
Я слышал,
– Я тебе уже все полностью объяснила, Иван! – звенел нетерпеливый, возбужденный голос маленькой женщины.
– Катенька, я вовсе не слышал тебя..., все же, ты видела, что я был занят лампой... Ты, наверное, ругалась? Ты делаешь очень злое лицо, Катя, почему, собственно? Только смотри, я принес для тебя сюрприз... что только не взбредет мне в голову, среди ночи... ты не сможешь надивиться... я сейчас снова вернусь, Катя!
– Заходи, Федя, давай, мой дорогой, быстро иди к ней, – шептал он таинственно и, схватив меня за руку, поднял меня со стула и потянул в направлении спальни его жены.
– Очень быстро неси две бутылки шампанского, Иван, дай своей жене хорошо напиться, она говорила в твой адрес ужасные вещи, – прошептал я ему не менее таинственно.
– Все слышал, все? И он сделал кислое лицо, однако пошел за шампанским.
– Такая неожиданность! Добрый вечер, Екатерина Петровна!
Прежде чем женщина могла произнести хоть слово, я поцеловал ее обнаженную руку. Внезапная, приятная краснота бросилась ей в лицо, но она судорожно натянула красное, утепленное ватой одеяло почти до подбородка, при этом глаза ее увеличились, рот раскрылся, она хотела что-то сказать, но не могла. В моей действительно странной ситуации я мог только улыбаться.
– Федя!... Вы здесь?... Почему?... И мой муж? – заикалась она.
– Иван попросил меня, чтобы я проводил его, так как мы хотели еще немного поболтать друг с другом, если вы не против. Простите мне, что задержал вашего мужа... Я виноват, но он рассказывал мне такие интересные охотничьи рассказы. Я в этом деле совсем еще новичок. Могу ли я поцеловать вам руку?
Она испуганно протянула мне руку, и я заметил, как она дрожала.
– У вас такая прекрасная, мягкая рука, – и я коснулся ладони губами.
– Федя! – шептала женщина с упрашивающими глазами. – По крайней мере, вы понимаете меня, вы мужчина с чувствами.... Мой муж... я не могу говорить это вам, но... Вы будете знать, что я имею в виду, и мне стыдно, что говорю вам эти слова, но это ужасно иметь такого супруга. Что у меня еще есть в этой дикой местности? Все же, я выросла в Москве, а не здесь в этой пустоши! Дни проходят и с ними молодость, и не успеешь оглянуться, уже становишься старой. Не так ли, Федя, разве я не права?
– Но, Екатерина Петровна, вам следовало бы быть более милой, более любезной к вашему мужу, так как он – очень добрый человек, и, вам должно было легко женить его на себе. Вы – молодая, красивая женщина. Подумайте, что и ваш муж тоже неизбежно стал апатичным в этой ужасной пустоши. Нужно помогать друг другу и сохранять друг другу верность. Но все же, сами возьмите в свои руки инициативу, поезжайте с мужем на две недели в Пермь, Екатеринбург, в Омск, где вы сможете развлечься.
–
– Я хочу ответить на этот ваш вопрос решительно честно, и надеюсь, что вы сможете понять меня – как пленного. Подождите конца войны, и тогда я с удовольствием сделаю для вас все, что в моих силах, клянусь.
Екатерина Петровна выпила бокал шампанского за свое здоровье, потом за мое здоровье, ее мужа, за будущее... в Петербурге.
Следующим утром, когда я с Фаиме посетил Ивана Ивановича в здании полицейского управления, я нашел его расхаживающим с довольным видом туда-сюда.
– Ты очень хитрый лис, Федя... У меня дома солнце сияет, моя жена стала задорной, я такого и представить бы не мог. Я сам счастлив и доволен, так как ты снова придал мне мужество. Я хочу подождать, пока война не закончится, потом все вместе поедем в Петербург, тогда все снова будет хорошо. Не смейся надо мной, если я тебе честно скажу, мне тяжело далось бы оставить тебя здесь навсегда... никто мне не нравится так, как ты, Федя... даже моя жена.... Я всегда останусь твоим старым, верным Иваном, и, вероятно, я могу немного помочь тебе и твоей жене, как маленький, незначительный полицейский чиновник, но все же. Да, Федя... вот так обстоит дело.
Два дня спустя полицейский капитан со своей женой поехал «по служебным делам» в Пермь.
Рождество и Новый год
Рождество приближалось.
Вокруг меня таинственно шептались. Внезапно у Фаиме появились тайны, ее братья, Иван Иванович и его жена, мои товарищи, все, кажется, готовили заговор против меня. Таинственные пакеты всех размеров появлялись, доставлялись в мою квартиру, снова выносились, распаковывались где-нибудь, снова упаковывались, и вдруг исчезали. Скоро мне не разрешали входить то в одну, то в другую комнату. Плутовские лица, лукавые глаза всюду, и за этим радость сердец.
Но и у меня тоже были свои тайны, также мне приходилось прятать разные пакеты. Ямщики, которые вели почтовые караваны от железнодорожной станции в Никитино, зарабатывали себе некоторые чаевые; это побуждало их сопротивляться опасностям и трудностям ужасного холода. С любопытством и полные надежды наши глаза искали в здании почты предназначенные для нас пакеты, и стоило их открыть, как каждый как можно скорее старался убрать их в сторону, чтобы другие и предположить не могли, что содержится в них.
Наконец, праздник наступил.
Внезапно таинственный шепот, нерешительные, многозначительные и таинственные взгляды, все исчезло. Что-то носилось в воздухе, заставляющее сердце биться быстрее и радостнее. Все были полны ожиданий, надежд, как когда-то, когда еще верили в прекрасную сказку про Деда Мороза.
Я выхожу на улицу. Тихий, ясный вечер, какой бывает только на севере при яростном морозе от 40 градусов и выше. Небо усеяно звездами, на далеком горизонте стоит очень тонкий лунный серп, над опушкой леса сияют Венера и красновато-желтый Марс. Медленно они продолжают свой путь на небе.