Четыре сестры-королевы
Шрифт:
– Я уже устал от твоих просьб вернуться домой, – хмурится Людовик. – Ты знаешь, что Бог призвал меня сюда по своему промыслу. Негоже мне бросать его, как некоторые.
– Тебя призвал сюда не Бог, а римский папа. Бог так же любит мусульман, как и христиан, или так же не любит. Похоже, ему нет дела, кто правит святым городом.
– Кощунство! – вопит Людовик. – Не много я встречал женщин таких дерзких и в то же время таких слабоумных. Надо отправить тебя во Францию.
– Возможно, я уеду прямо сейчас. Королевству нужен кто-то из нас на троне.
– Вот уж чего не желала
Маргарита, со жгучими слезами на глазах, спешит к себе, сознавая косые взгляды слуг, которые наверняка видели вспышку Людовика. У себя в покоях она отсылает Жизель и прочих фрейлин и сидит молча, размышляя о детях, стараясь вызвать в памяти их лица, их запах, как они прижимаются к матери. Однако их имена – всего лишь слова у нее на губах, а воспоминания о них – не более чем соленый вкус на языке.
В комнату входит Жуанвиль:
– Моя госпожа. – Он садится рядом на кровать и кладет руку ей на плечи.
Маргарита наконец дает волю слезам и радуется возможности прижать лицо к его груди. Он гладит ее, она вдыхает его запах и вспоминает, что возвращение домой для него означает встречу с женой и детьми в Шампани. Ее слезы высыхают.
– Почему ты плачешь, Марго? – спрашивает Жуанвиль. – Конечно же, не по королеве-матери, которую ненавидела.
Сказать правду означало бы признаться, что она никогда не хотела оставаться здесь, что, если бы спросили ее совета, уговорила бы Людовика вернуться домой вместе с Карлом, Альфонсом и всеми остальными. Она представляет, как Жан, убеждавший короля остаться, узнав ее истинные намерения, убирает руку с ее плеч.
– Я плачу не по Бланке, а по Людовику, – говорит она. – У бедняжки разрывается сердце. И по моим детям, потерявшим заботливую бабушку.
Ложь удалась. Взгляд Жуанвиля смягчается.
– Я не знал женщины со столь чистым сердцем, – говорит он. – Когда я думаю о том, как король обращается с тобой…
– Мне все равно, пока у меня есть ты.
Его поцелуй нежен, он еле касается ее губ. Она чувствует теплоту его дыхания на лице. От него пахнет солн-цем и крепким чаем. Маргарита глубоко вдыхает, и он убирает руку с ее плеч. Когда она открывает глаза, он отодвинулся от нее на кровати. Она видит в его глазах страх. Королева второй раз за этот день подавляет улыбку.
– Пожалуйста, прости меня, – говорит Жуанвиль.
– Простить тебя, Жан? За утешение?
– Это не повторится. Обещаю.
– Не давай такого обещания. Я не хочу.
– Боишься, что я не сдержу его?
– Нет, – отвечает Маргарита и поднимает голову, чтобы он увидел счастье на ее лице. – Боюсь, что сдержишь.
Она спит, и ей снится Беатриса в латах, с мечом в руке и щитом с провансальским гербом. Сестра стоит на стене замка в Тарасконе, недостижимая для летящих снизу стрел. Маргарита прицеливается и со звоном тетивы пускает стрелу ей в сердце. Стрела попадает в цель, но Беатриса не падает. Маргарита стреляет вновь, но та продолжает стоять. Третья стрела попадает в цель,
И тут Маргарита просыпается от нежного поцелуя в щеку, чьи-то руки ласкают ее грудь и живот. Она открывает глаза и видит Жана, кудри рассыпались вокруг его лица, карие глаза улыбаются ей.
– Тебе приснился кошмар, – говорит он. – Я поду-мал, что пора тебя разбудить.
Она открывает ему свои объятия, и Беатриса улетучивается из ее памяти, как туман в лучах солнца.
Их прерывает осторожный стук Жизели. Она встает у изножья кровати и, вся красная, сообщает, что приближается Людовик, чтобы забрать всех с собой во Францию.
– Он прибывает сегодня в полдень и хочет отплыть завтра на рассвете. Когда начинать паковать вещи?
Маргарита отсылает ее, желая побыть еще хоть несколько минут с Жаном.
– Это счастливейший день в моей жизни, и самый печальный, – говорит она.
– Печальный из-за нашего греха? – Уголки его глаз чуть изгибаются вниз.
– Разве это грех – любить друг друга? Ты веришь, что это печалит меня? Нет, мне будет жаль расстаться с тобой, Жан. Потерять тебя вскоре после того, как мы сорвали плод нашей любви…
Он прерывает ее слова поцелуем:
– Мы еще не разлучились.
– Но на корабле нам помешают быть вместе.
– Путь будет долгим.
– Чем дольше, тем лучше.
Он снова целует ее.
– Месяц или неделя – и мы снова будем вместе. Обещаю. Любовь найдет способ.
Когда во второй половине дня в замок в Яффе прибывает Людовик, босой, в отрепьях, которые носит последние четыре года, Маргарите хочется предостеречь его:
– Надеюсь, перед тем как причалить во Франции, ты облачишься в свои меха и шелка. Ты выглядишь нищим, правителю так не подобает.
Людовик прищуривает глаза:
– Что за наглость со стороны жены поучать, как мне одеваться? Это пустыня и зной повредили тебе ум?
– Так скажут твои подданные, если ты явишься во Францию в этих лохмотьях.
Он улыбается одними губами, но не глазами:
– Я с удовольствием позволю тебе одевать меня, моя королева, при одном условии: если ты тоже разрешишь мне выбирать тебе платья. Снижение расходов на твои экстравагантные наряды, несомненно, сбережет королевству целое состояние.
И это говорит человек, потративший миллион ливров на укрепление замков в Утремере – почти все деньги французской казны! Маргарита сжимает губы и отворачивается, но держит в памяти свою ночь с Жаном и помнит, что ни о каких предосторожностях они не позаботились.
– Мой господин… – Она расстегивает платье.
Он поворачивается к ней, и она дает платью упасть на пол. Людовик не знает куда девать глаза. При всем его пренебрежении, она еще в состоянии вызвать в нем желание.
– Такой наряд ты имел в виду? – спрашивает Маргарита.