Четыре сестры-королевы
Шрифт:
– Я твоя сестра. – Беатриса прижимает руки к груди, удерживая сердце, чтобы не разорвалось. – Ты не можешь отбросить все то, что у нас общего. То, что мы сестры.
– Увидим, – говорит Маргарита и уходит.
Зал наполнен благоуханием пряной утки. Карл изображает безразличие – несомненно, после смерти матери кухней он тоже, как и Людовик, пренебрегает, – но раздутые ноздри его выдают. Беатриса и помыслить не может, чтобы что-то съесть: ее желудок полон проглоченных слез.
Зал украшен сезонной зеленью: падуб в каплях
– А где Санча? – спрашивает она.
– Легла отдохнуть, – отвечает мама. – У бедняжки болит голова. – Она похлопывает Беатрису по руке, кожа на маминой кисти кажется тонкой и хрупкой, как высохший лист. – Санча чувствительна, как всегда. А твоя сестра Маргарита, как всегда, упряма.
Беатриса смотрит на Маргариту, которая отвечает ей взглядом. И видит, что все места за столом на возвышении заняты.
– Не будь слишком строга к Марго, – говорит мама. – Ее жизнь была нелегкой по сравнению с твоей.
Карл, который отходил поговорить с братом, хмурится:
– Нас посадили, очевидно, не на самые почетные места.
– Наверное, какая-то ошибка, – отвечает Беатриса. – Мои сестры и мама там.
– Приглуши голос, дорогая, – шепчет Карл. – Не дай этой chienne получить удовлетворение от твоей досады.
Беатриса видит в глазах Маргариты торжество. Она вырывает руку у пытающегося сдержать ее Карла и поворачивается лицом к сестре.
– Что все это значит? – вопрошает она, не заботясь, кто ее услышит, и надеясь, что весь мир заметит Маргаритину мелочность. – Я думала, мы будем ужинать вместе, все четверо и мама.
– Элеонора и я королевы, – отвечает Маргарита. – Тебе не подобает сидеть на одном уровне с нами.
– Мама не королева.
– Да, пожалуй, ты права. Так что, хочешь, чтобы я посадила ее ниже? – Губы Маргариты изгибаются в деланой улыбке от мелочной победы.
К Беатрисе подходит Карл и берет за локоть:
– Посмотри: мой брат Альфонс и его милая жена за нашим столом, и все основные графы тоже, – успокаивает он, уводя ее. – В любых обстоятельствах сидеть с ними – большая честь.
– Это оскорбление, и ты это знаешь, – кипит Беатриса. – Маргарита унизила меня перед всеми баронами Франции.
– Терпение, любовь моя, – шепчет Карл, усаживая ее. – Ты из лучшего материала, чем она.
– Она не поможет нам получить Сицилию, Карл. Пока мы не отдадим ей Тараскон.
– А нам и не нужна ее помощь, как и содействие Людовика. Мы неудержимы, Беатриса! Не сомневайся. Когда-нибудь
Санча
Кровавый ритуал
Беркхамстед, 1255 год
Возраст – 27 лет
Убийство плохо сочетается с обедом. Когда гонец приносит донесение, Санча отодвигает тарелку. Известие гласит: в Линкольне, в доме еврея, в колодце найдено тело мальчика. За убийство король Генрих арестовал этого еврея и еще восемьдесят девять других.
– Девяносто евреев! – Ричард вскакивает со своего места, чуть не сбив обед со стола. – За смерть одного ребенка?
Встревоженный гонец пятится и закрывается руками, как на его месте сделал бы и любой при дворе короля Генриха.
Но Ричард не любитель пускать в ход руки, разве что иногда в отношении Санчи.
Впрочем, после Рождества в Париже он обращается с ней ласково. Тогда он пришел к ней в покои и утешал, пока ее головная боль не улеглась. Он целовал ее, произносил ласковые слова и в конце концов уговорил пойти на пир. Обрадованная его проявлением любви, она даже выпила кубок вина. А после этого почувствовала себя еще счастливее. Она засияла – да! Почему не сказать это? – как никогда раньше, освещенная любовью Ричарда. Французские бароны облизывались на нее, словно она была главным блюдом, их глаза, как руки, ощупывали ее плечи и грудь. Они с Ричардом сидели не за королевским столом, а вместе с Беатрисой, что несколько утешило ту после жестокой отповеди Маргариты. Какими вредными умеют быть сестры, несмотря на любовь друг к другу – или, может быть, вследствие этой любви?
– Ты заставила меня гордиться, – сказал ей Ричард после, когда отвел в ее покои. – Французские бароны тебя не забудут – и меня. Неужели Гасконь уплывет из наших рук?
Ей хотелось сказать ему: «Забудь же ты Гасконь!» Ведь забери ее Ричард – и Элеонора никогда бы этого им не простила. Да и восстания там уже утихли, после того как король Генрих женил своего сына Эдуарда на дочери кастильского короля. Но Ричард не перестает стоять на своем. В этом отношении он похож на Марго: упрется на том, как, по его мнению, должно быть, хотя на самом деле все совсем не так. Маргарита воспринимает Прованс как свое владение, а Ричард никак не может отказаться от Гаскони, потому что ему когда-то ее отдали, хотя потом отобрали назад.
Как хорошо ему было с Санчей в ту ночь, они ушли в ее покои, и ласки его были такими нежными, будто адресовались любовнице. Он не сказал ей ни единого грубого слова с тех пор, как они вернулись в Беркхамстед. Только теперь его прорвало – но, слава богу, не на нее. На этот раз гнев обрушился на его брата.
– Девяносто евреев! И некоторые из них – богатейшие торговцы в Линкольне. Если суд признает их виновными, Генрих конфискует их земли и имущество. А в чем они обвиняются?
– В ритуальном убийстве, мой господин, – отвечает юноша. – Говорят, они каждый год распинают христианского мальчика и пьют его кровь.