Четыре сестры-королевы
Шрифт:
– Глупости, – ворчит Ричард. – Генрих передал мне еврейские налоги в счет своего долга, но теперь ему не хватает доходов, и он хочет эти деньги вернуть. Интересно, кто сочинил эту сказку про распятие?
– А по-моему, звучит правдоподобно, – говорит Санча. Авраам всегда по-особому смотрит на нее, когда она после молитвы выходит из церкви с крестом на шее и четками в руках. Ей представляется, как он заманивает бедного мальчика к себе и делает с ним нечто ужасное, потому что тот христианин.
– А самое невероятное – это что люди верят подобным байкам. – Ричард сердито смотрит на покрасневшего гонца. – Ты знаком
– Я знаю нескольких евреев, – говорит Санча. – Да, они любят поговорить. Но не забывай, что они убили Иисуса.
– И все равно история звучит сомнительно. Несомненно, ее из жадности состряпали те, для кого евреи представляют собой прибыльную цель. – Он снова садится. – Пожалуйста, попроси короля отложить слушания по этому делу до моего прибытия. Завтра утром я уезжаю в Лондон.
Посланник кланяется и уходит, но в зал входит другой – постарше и в богатом облачении.
– Мой господин, я принес печальную весть. Предложенный папой римским кандидат на германский трон Вильгельм Голландский тяжело заболел.
– Он твой друг, Ричард? – спрашивает Санча.
– Если умрет – то лучший друг на свете. – Ричард с горящими глазами потирает руки.
Он вручает вестнику кошелек монет и посылает его в бани, потом вскакивает и, пританцовывая, ведет Санчу вниз по ступеням, а потом кружит по полу.
– Да уж, печальная весть! Еще миг, и Германия будет моей, дорогая. И ты будешь моей королевой.
– Я – королевой? – смеется она. – Надеюсь, в раю.
– Тебе не придется ждать так долго, моя киска. – Он хватает ее за руки. – Санча, я знаю, на что ты способна. Я видел тебя в Париже, как ты ошеломила всех баронов.
Флиртом, хочется ей сказать. В конце концов, это были французы. Он кружит ее, то отпуская от себя, то притягивая ближе. От него пахнет дровяным дымом и лаймом. Его глаза сияют.
– Мы будем королем и королевой германцев. Или римлян, как некоторые их называют. По мне, предпочтительнее римляне.
– Но Римской империи больше нет, а Германия процветает.
– Вот об этом я и говорю, – ухмыляется он.
– О падении Римской империи?
– Нет, что ты! – Он притягивает ее к себе и обнимает за талию. – Ты умная женщина, Санча. Ты много знаешь обо многом. Но чтобы сиять, тебе нужна уверенность в себе.
– Я люблю разговаривать с тобой, Ричард.
– Германцы тебя полюбят. Мою очаровательную королеву.
Санча берет его под руку и улыбается. Ей нравится возбуждение на его лице, как пламя в камине. Он ведет ее обратно по лестнице на второй этаж, где ее платье метет по выложенному голубыми и золотистыми плитками полу – как во дворце султана в Утремере, говорит Ричард, где пол был подобен причудливой мозаике разных ярких цветов. И это тоже ей нравится в нем – его страсть пробовать все новое.
Они идут в ее покои, он укладывает ее в постель, гладит кожу, целует в щеки, в шею, в плечи. Она смотрит на балдахин над кроватью и представляет себя королевой: всегда на людях, любое ее движение замечают, произнесенное слово записывают, каждый час наполнен делами. Она наблюдала за Маргаритой и Элеонорой при французском и английском дворе. И много раз благодарила Бога за свою тихую жизнь, более уютную и спокойную, чем у них, – так как Ричард богаче королей, – и не
– Сядь, любовь моя. Я хочу тебя раздеть, – говорит Ричард.
У Санчи начинает болеть голова. Он стягивает с нее корсаж, платье, сорочку. Она ежится. Служанки забыли растопить камин. Его борода щекочет ей грудь.
– Моя королева, – повторяет он. У нее стучит в висках.
Он колышется на ней, как корабль на ее волнах. Боль ширится и крепнет, качает ее своим красным приливом, потом расстилается бархатом под ногами, плюшем, и она взбирается по бесконечной лестнице к далекому трону. Ее ноги устают, а тяжелая корона давит на темя; бархат мягок. Она растопыривает пальцы и опускается на колени, прижимает ладони к ковру и чувствует, как он оседает, словно подушка под щекой, она погружается в него до колен и ощущает, как он окутывает ее, словно одеяло.
Когда она просыпается, в комнате темно, только мерцают угли в камине. Слуга таки затопил его, и она рада этому, потому что на ней почти нет одежды и она лежит на кровати в одних чулках. Кто-то, наверное, укрыл ее одеялом, а вообще в этом доме не принято делать больше, чем необходимо. Ричард любит оставаться один. Угождая ему, слуги держатся подальше и от нее – как будто она продолжение его, а не самостоятельная личность.
Пульсирующая боль в правом виске приводит ее в себя. Этой ночью они с Ричардом любили друг друга. «Моя королева». Он хочет сделать ее королевой. Санча садится и прислушивается. Ничего не слышно. Просто ее воображение. Возможно, она сама вскрикнула. Сама возможность стать королевой вызывает желание глубоко вздохнуть и задержать дыхание до того, пока она не лишится чувств.
Протяжный крик врывается в ее спальню, как лунный свет. В потемках она нащупывает свое платье – где фрейлины? – снимает его с крючка на стене, надевает и, босая, идет в музыкальную комнату, где, как звезды, мерцает ее арфа, а в другом конце, у двери в покои Ричарда, перешептывающейся стайкой стоят ее фрейлины.
Скользя по полу, Санча снова слышит этот голос – на этот раз вопль, и в нем звучит имя Ричарда. Она трогает спины фрейлин, чтобы пройти, и, как расступающиеся воды, они освобождают путь. Она проходит и в лунном свете видит Ричарда, который занимается любовью с Флорией, ее спина изогнулась, черные волосы разметались по простыне, она смотрит в глаза Санче.
Она пятится с колотящимся сердцем, прячется за фрейлин, которые роятся вокруг, как трутни вокруг королевы пчел, заслоняют ее, шепчут слова утешения: «Мужчины только и годятся, что делать детей и разбивать женские сердца», «Не волнуйтесь, госпожа: его интерес к ней пройдет; он всегда проходит». Неудивительно, что ему так хотелось привезти ее в Беркхамстед. Конечно, Санча знала, что ему нужна Флория – разве она не видела, как они целовались? Но это было несколько лет назад. Она никак не думала, что он зайдет так далеко. Ричард был так привязан к Аврааму – но, похоже, еще больше к его жене. Санча, вся дрожа, позволяет фрейлинам уложить себя в постель, их вздохи осушают ее слезы, их шепот усыпляет ее. Во сне она видит то, что недавно было наяву. И предчувствует то, что ждет ее утром: лживую улыбку Ричарда. «Тебе приснилось, моя киска». И слезы Флории: «Только не говорите моему мужу; обещаю: я больше не приближусь к вашему супругу».