Четыре сестры-королевы
Шрифт:
Беатриса
Жемчужины в одной устрице
Париж, 1254 год
Возраст – 23 года
Ко двору она и Карл прибыли последними, так как он отказался покидать Прованс, пока последний катар не будет сожжен и его прах не отправят в Рим, «чтобы заверить папу в нашей поддержке». Однако убить их ему казалось недостаточным – по настоянию Карла Беатриса вместе с ним смотрела, как их сжигают, чтобы никто не мог обвинить их двоих в ереси. Крики несчастных и тошнотворный сладковатый запах горящей плоти никогда не покинут
– Он отплатит нам в полной мере, любовь моя.
Беатриса так и не поняла, как можно столь весело отнимать жизни, ведь ее отец был выдающимся воином, но в то же время оставался добр и мягок со своим народом. Да, он посылал папе войска для Альбигойской войны, но неохотно, и всю оставшуюся жизнь его мучили зверские пытки и убийство катаров. Если бы они пришли к Раймунду Беренгеру за помощью, как пришли к ней и Карлу, родители накормили бы их, выслушали рассказы об их бедах, предложили отказаться от еретических верований и принять религию Церкви, а потом отослали домой. Когда она сказала об этом Карлу, он рассмеялся:
– Твой отец до самой смерти прожил в бедности. Хочешь подобной судьбы?
Чтобы достичь величия, говорил Карл, нужно действовать жестоко. Нужно убивать, или убьют тебя. Нужно предавать других – даже сестер и братьев, как они с Карлом делают сейчас в своих тайных переговорах о сицилийском троне. Этот трон уже обещан сыну ее сестры Элеоноры Эдмунду. «Но он же маленький мальчик, а Церкви нужен на троне мужчина», – объяснял Карл.
Прежде всего семья, говорила мама. Беатриса никогда не подвергала это сомнению, но теперь задумывается: какая семья? У нее сестры на двух тронах, кузены, тети и дяди – на других.
Карл говорил:
– Я – твоя семья. Я и трое наших детей, и множество других, которых ты мне родишь.
Так он отвечает, когда она просит отдать Тараскон Марго.
Правда, больше не просит. Он избавился от просьб в тот день, когда на пути из Утремера домой к нему, весь дрожа, пришел королевский камердинер Бартоломё, потрясенный, как он сказал, ужасным зрелищем: королева Маргарита выбежала голая из своей каюты с горящей ночной рубашкой, а в ее постели лежал сенешаль Шампани мессир Жан де Жуанвиль. Сказать об этом королю Людовику означало бы разорвать его сердце, а сохранить в тайне – очевидная измена.
– Я ответил ему, что он правильно сделал, придя ко мне, – сказал в ту ночь Карл Беатрисе, ковыряя в зубах после ужина. – Людовику будет легче услышать об этом от брата.
– Но ты же не собираешься сказать ему!
Но, конечно, именно это он и собирался сделать. Карл был мальчиком, когда Маргарита появилась при дворе, маменькиным сынком. Он возненавидел Маргариту, потому что ее невзлюбила Бланка, и раздражал и доводил ее, пока она тоже не возненавидела его.
– Могу себе представить, как потрясен будет самый благочестивый король, узнав, что его жена – шлюха, – хихикнул Карл. – Надеюсь, он прогонит ее без промедления. Я давно любил в своих фантазиях увидеть госпожу Высокомерие на коленях, умоляющей о прощении.
– Он ее не прогонит. Она мать его детей.
– Тлетворное влияние должно быть искоренено. А ты не знала? Она прогнала мою мать из замка за то, что та читала им Псалтырь. Что ты такая мрачная, дорогая? Так ее любишь? А вот ей на тебя наплевать.
Беатриса вспоминает прохладную ладонь
– Не говори королю про Маргариту и мессира Жана. Пожалуйста, Карл.
Он наклоняется, чтобы заглянуть под стул, поднимает подушку.
– Я ищу мою жену, прекрасную и безжалостную Беатрису Прованскую. Ты ее не видела?
– Карл, пожалуйста. Она моя сестра.
– И тогда она перестанет приставать к тебе с Тарасконом? Без королевства у нее не будет никакой власти. Папа Иннокентий швырнет ее петиции против нас в огонь. Только ради этого стоит огорчить моего брата, пусть его сердце и разорвется.
Он причмокнул, будто смакуя изысканное блюдо.
– Тебе не придется разрывать брату сердце, чтобы удержать Тараскон. – Она достала из стола пергамент, только что свернутый, с оттисками своего перстня-печатки на воске. – Я написала это письмо папе Григорию в поддержку притязаний моей сестры на Тараскон. И не посылала его, боясь твоей реакции.
– Мудрое решение.
– Как наследница Прованса, я могу дать указание папе передать Маргарите ее приданое. Я свидетельствую, что отец составлял завещание в предсмертной агонии, когда его ум помутился. По всей вероятности, он собирался оставить Тараскон ей, так как соблюдал свой договор с Францией, но в том состоянии забыл свое обе-щание.
– Как досадно.
Карл хватает документ и бросает его в огонь.
– У меня есть копия. Несколько копий. Одна из них вот здесь, – она стучит себя по лбу. – Я могу написать еще и еще – больше, чем ты можешь уничтожить.
Карл сердито смотрит на нее. Потом глубоко вздыхает. После отъезда из Акры четыре года назад она постоянно переживала за Маргаритино приданое. Застывший в глазах сестры упрек в предательстве и ее прощальные слова «Ты не одна из нас. И никогда не будешь» по-прежнему преследуют Беатрису. Сестра произнесла их в злобе, но в них есть толика правды. Как будто она выговорила их на своем с другими сестрами языке, который она, Беатриса, не может понять: на языке любви. «Семья прежде всего». Чтобы соединиться с сестрами, ей нужно научиться их языку. Ее письмо папе в Рим стало бы первой попыткой.
Но теперь все отменено. Если она не добьется Тараскона для Маргариты, ее желание стать настоящей сестрой никогда не сбудется. Сестры будут противостоять ей, зная, как известно и ей, что папа всегда соблюдал свои обязательства. И все же, если хочет, чтобы Карл молчал про Маргариту и ее рыцаря, то должна предложить ему что-то взамен. Чтобы спасти честь сестры – и защитить от тюрьмы, – нужно отказаться от Маргаритиной любви.
– Я не отправлю письмо, пока ты будешь молчать о Жуанвиле и моей сестре, – говорит Беатриса. – А ты должен велеть и Бартоломё придержать свой болтливый язык. Если я услышу сплетни…