Чейзер
Шрифт:
– Затем я и прибыл, чтобы своими глазами все посмотреть и помочь, если нужно. И еще, я ищу человека по имени Цельс. Знакомое имя?
– Нет.
– Стражник помолчал.
– Плохую работу тебе поручили, приятель, ну да ладно, твои дела меня не касаются. Уже смеркается. До утра тебе лучше здесь переждать. А там если захочешь в ад спуститься, твоя воля. Хотя тут тоже небезопасно.
– Меня зовут Сандер Сторм, - я спешился, протянул офицеру руку.
– Если что, с радостью помогу.
– Лейтенант Свейз, помощник шерифа Монсальвата, - офицер учтиво поклонился, но руки мне не подал.
– Рад знакомству,
Офицера прервали громкие крики, и я успел заметить, как побледнело лицо Свейза. Охрана тут же забыла обо мне, и все внимание солдат привлекло нечто, летевшее над лесом в нашу сторону. Обитатели лагеря с криками ужаса бросились к повозкам и шатрам, спеша укрыться и на бегу хватая детей, скотина начала реветь и блеять - словом, началась суматоха. Я вытащил из ножен Селенар и, держа Грига за повод, наблюдал за летящим к нам неведомым существом.
Тварь между тем приблизилась к башенкам на расстояние выстрела из лука. Я не мог ее разглядеть - мешало заходящее солнце, светившее прямо в глаза. Но у часовых на вышках был, видимо, другой ракурс обзора, и они были готовы - сразу два болта попали в загадочного летуна. Существо громко и хрипло заревело, камнем рухнуло в кусты метрах в пятидесяти от дороге, мгновение спустя свечой взмыло вверх, хлопая крыльями, и тут третий болт, очень удачно пущенный одним из стражников, попал в цель и окончательно приземлил летуна. Я побежал вместе со стражей к месту падения чудища, но все решилось без меня - подоспевшие первыми воины несколькими ударами алебард добили тварь, которая издохла с противным, режущим уши визгом.
– Отличный выстрел, Белзак!
– крикнул Свейз, обращаясь к воину, пустившему третий болт.
– Смотреть всем в оба, могут еще появиться!
Я подошел, чтобы рассмотреть убитую воинами неведому зверюшку, уже не подававшую признаков жизни. Ничего более мерзкого мне до сей поры не приходилось видеть: мертвая гадина напоминала ужасающий гибрид человека и летучей мыши. Кожистые крылья были примерно метра три в размахе, одно из них сломалось при падении, и обломок кости торчал из окровавленной раны. Все тело существа, сухое и изможденное и больше похожее на обтянутое жирно блестящей кожей скелет, покрывали белые, черные и сизые пятна, гнойные язвы и нарывы, с черепа свешивались клочья длинных слипшихся волос. Морду уродины даже не берусь описать, такой жуткой она была. Пальцы рук и ног были вооружены длинными загнутыми когтями. От твари исходил тяжелый запах мертвечины.
– Тьфу!
– гадливо плюнул Свейз.
– В огонь его, ребята. Только не коснитесь этой падали, во имя Вечных!
Солдат не надо было просить дважды: подцепив труп мерзкой твари крючьями алебард, солдаты сволокли его к самому большому костру и забросили в пламя.
– Видал?
– Свейз плюнул еще раз.
– Уже днем летают.
– Что это за мерзость?
– спросил я.
– Зачумленный. Когда-то он был человеком, но потом превратился вот в это.
– Разве такое может быть?
– Еще как может. А всему виной проклятые лекари. Вместо того, чтобы еще в начале мора сжигать тела умерших, хоронили их в земле. А покойнички ожили и превратились в упырей.
– Да, отвратно, - я почувствовал тошноту.
– Не завидую жителям Монсальвата.
–
– Все мне понятно, но у меня задание найти Цельса. Я не могу уехать без него.
– Со смертью играешь, сударь.
– Свейз тяжело посмотрел на меня.
– Ежели заразишься, спасения не будет.
– Понимаю. Можешь предложить вариант получше?
– Скажу честно - мне лишний боец не помешал бы. В лагере несколько сотен человек, но это бабы с детьми, да обыватели, которые собственного пердежа пугаются. Я бы с ними в бой не пошел. Струсят, разбегутся.
– А чего тогда здесь торчат?
– Я же сказал, некуда нам идти, - с тоской ответил Свейз.
– В окрестных поветах про мор уже знают, никуда нас не пропустят. Законы о кордонах не отменял никто. Да и у всех кто-то в Монсальвате остался. Вера нас тут держит.
– Значит, говоришь, струсят горожане, подведут? А если нет? Говорить с ними пробовал?
– Если честно - не пытался.
– Знаешь, если сильно нужда припрет, и заяц на волка кидается, - я помолчал.
– Давай-ка поговорим с ними. Оружие у тебя есть?
– Стрел и болтов достаточно, несколько длинных луков есть, топоры, косы, а более ничего.
– И то хлеб, - резюмировал я.
– Будем проводить разъяснительную беседу. Авось в ком-нибудь мужское начало и проснется.
***
Рядом с воинами Свейза, в кругу света от большого костра я чувствовал себя в относительной безопасности. Мы ели горячую, прямо с огня овсяную кашу с кусочками свиного сала, и лейтенант рассказывал мне о том, что произошло в Монсальвате.
– Демоны его знают, откуда эта зараза в наш город пришла, - говорил он.
– Но первые больные недели три назад появились. Началось все в Хедском монастыре у Восточных ворот. Лекари чертовы только руками разводили - мол, ведать не ведаем, что за хворь такая. Человек сначала кашляет и чихает, потом нарывами покрывается, и дальше только смерть. С утра здоров, к полудню труп. Ну а потом мор в город пришел. Целые кварталы вымерли. Все, кто уцелели, здесь. Может, кто живой еще и в городе прячется, но я так думаю, обречены они.
– Ты людей из Монсальвата вывел?
– Я.
– Свейз глотнул из фляги, протянул мне, но я отказался.
– Когда шериф помер, власть как бы мне перешла. Вот я и увел людей из города. Пару дней все было спокойно, а потом упыри начали со стороны города приходить. Да ты сам все видел.
– А лекари?
– Толку от них!
– с презрением ответил лейтенант.
– Только деньги за лечение требовали. Один был совестливый, Теофил, так помер от чумы. Здесь, в лагере, ни одного нет. Ну и хрен на них. Так будем с горожанами говорить?
– Будем. Пошли.
Лейтенант Свейз был прав - окружившие меня люди мало подходили на роль бойцов. Выходцы из разных сословий, определенно: кто-то в домотканых лохмотьях, кто-то в отличной и дорогой, пусть и давно не стиранной одежде. Мужчин было мало, в основном женщины и подростки - грязные, растрепанные, с усталыми лицами и испуганными глазами. Было много женщин с грудными детьми, которые то и дело, то вместе то по очереди начинали плакать, добавляя всей картине еще больше безнадеги.