Чистое золото

Поступальская Мария Ивановна

Сквозь опущенные ресницы Толя видел, как мать постояла посередине комнаты, как бы соображая, с чего начать, затем решительно собрала со стола посуду и унесла ее в кухню. Ее быстрые, легкие движения и особенно то, что, выходя, она не взглянула в его сторону, еще усилили Толино раздражение. Когда через полчаса комната была приведена в порядок и мать, поставив на стол миску с горячим супом, позвала его обедать, он буркнул, что не хочет есть.

— Да что с тобой происходит, скажи на милость?

Никогда прежде Толя не видел у матери такого выражения глаз. Это был насмешливый,

оценивающий взгляд чужого человека.

— Ты отвратительно ведешь себя…

Толя внезапно вскочил, отшвырнул в сторону книгу и закричал:

— Оставь меня в покое! Слышишь? Подумаешь, преступление — комнату не прибрал! Кажется, можно избавить меня…

— Толя!..

Этот недоуменный окрик сразу отрезвил Анатолия. Он сам испугался своей выходки и растерянно взглянул на мать. Бледная, она стояла перед ним. Маленькие руки ее дрожали, и она, чтобы унять эту дрожь, крепко сжала конец перекинутого через плечо полотенца, так что на смуглой коже ясно обозначились побелевшие косточки.

— Как ты посмел так говорить со мной!

Толя шагнул к матери, но она отстранилась:

— Не подходи ко мне! Я не хочу с тобой объясняться! Я глядеть на тебя не могу… Так распуститься, раскиснуть… так не владеть собой! Мой взрослый сын… Комсомолец! Мой друг и помощник!

Эти последние слова Зинаида Андреевна выговорила так презрительно и отчужденно, что Толя, махнув рукой — дескать, пропадай всё, — выбежал из комнаты.

Он долго стоял в кухне, не зная, куда деваться от едкого стыда. До слуха его внезапно доходил и опять пропадал равномерный стук падающих из крана капель. Моментами, точно просыпаясь, он с удивлением оглядывал кухонную утварь, словно вопрошая сковороды и кастрюли, как могло случиться, что он так обидел родного человека.

В тишине, окружавшей его, возник слабый звук. Сначала Толя не понял, что это такое. Но в следующий миг до него дошло: мама плачет. Его бросило в жар от подступившей к сердцу жалости и любви. Он кинулся к ней.

Зинаида Андреевна действительно плакала, сидя над остывающей тарелкой супа и попрежнему держа в руках полотенце. Милые, косо прорезанные глаза поднялись на Анатолия.

— Прости меня, мама!

В срывающемся голосе и сведенных бровях сына мать почувствовала его душевное смятение. И первым движением ее было обнять юношу, разгладить непривычные складки на чистом лбу.

Но она отвела глаза, вытерла слезы и сказала почти спокойно:

— Сядь, Анатолий. Расскажи мне все.

Толя говорил тихо, часто останавливаясь.

Зинаида Андреевна изредка задавала вопросы, а больше слушала. Глаза ее засветились добрым вниманием. Смешные, совсем еще детские переживания! Но сын ее мягок, он незащищен ни самомнением, ни эгоизмом. Для таких, как он, и смешные детские переживания могут стать настоящим горем. Как найти нужные слова? Как помочь ему обрести душевную крепость?

— Я тебя не буду уверять, что чувство твое скоро пройдет, слышишь, Толя? Я-то знаю, что будет так, но ты мне не поверишь. Тебе сейчас трудно и кажется, что так будет всегда. Но ведь многие, почти все, в твоем возрасте испытывают то же самое.

— Ты смотришь со стороны, мама…

Зинаида

Андреевна улыбнулась:

— И я ведь была молода, Толя. И в ранней юности тоже страдала от чувства, которое казалось мне огромным. Но об этом даже никто не знал. А жизнь, ученье, работа были так интересны, что очень скоро мне пришлось удивляться, куда же это огромное чувство девалось… Это проходит, как дождь. Порою вспомнишь с улыбкой или с грустью. Но это грусть о первой поре юности. Чудесная пора, но она только порог к большой, настоящей жизни. Жизнь тебя изменит, и другими глазами ты взглянешь…

— Нет, нет, мама! Никогда не взгляну на Тоню чужими глазами!

— Что же, если ты будешь благодарно и ласково вспоминать о ней, это хорошо. Хорошо сохранить добрую память о своей первой мечте. Но долго жить одной мечтой человек не может. Ты ведь понимаешь, что жизнь твоя только началась…

— Понимаю… Я хочу жить и работать. Знаю, что делаю только первые шаги… И ты права, наверно, что это мечта. Но почему же…

— Почему она приносит тебе боль? Это бывает… Но не стоит ничего человек, который сломается оттого, что первая мечта его не осуществилась. Где же воля твоя, где характер? Почему так мало в тебе силы?

Анатолий задумался.

— Вот ты восхищался подвигом Саши Матросова, искал книги о нем. Скажи, можно себе представить, чтобы Саша вел себя, как ты сейчас?

— Нет, конечно… — тихо сказал Толя. — Он выдержанный был.

— Ты сам нашел нужное слово. Подумай, а каково же мне сознавать, что мой сын никогда не будет способен на подвиг!

— Почему ты так говоришь? — обиделся юноша. — Может быть, и я в исключительный момент…

Чтобы совершить подвиг в исключительный момент, надо быть собранным и в обыкновенное время, в будни. Почему ты считаешь, что надо быть сильным только в особенные дни? Ты презираешь будни? А я вот люблю их. В будни как будто ничего приметного не случается, но именно в будни человек растет, идет вперед… И в буднях этих много героизма, Слабости они не терпят…

— Стыдно быть слабым, это я понимаю. Я, как говорится, поддался своему настроению.

— А это ведь легче всего. Сегодня ты грубо говорил со мной, завтра перестанешь учиться, потом.

Анатолий встал:

— Мама, не продолжай! Я сорвался… Может, не сразу возьму себя в руки, но так распускаться больше не стану. Я буду бороться… Веришь мне?

— Я верю, сын. И, пожалуйста, не обижай Тоню. Ты ведь ее уважаешь. Зачем же срывать на ней досаду за то, что она не так относится к тебе, как ты хочешь?.. Ну, и довольно об этом.

Они еще поговорили о Толиных школьных делах.

— Математику ты подгонишь в ближайшие же дни. Договорились?

Зинаида Андреевна заставила Толю поесть и отправила спать, а сама еще долго думала о сыне. «Я буду бороться», — вспомнила она наивные слова и улыбнулась.

«Да, он понял, понял… Я, кажется, никогда с ним так горячо не говорила. А как бы сейчас был нужен отец!»

Зинаида Андреевна вздохнула, вспомнив последнее письмо мужа. После войны майора Соколова оставили работать в Германии. И вот он пишет, что раньше чем через год-два не сможет приехать.